– Я передам доктору Фогрелу, чтобы он не назначал ей ничего, кроме обычных успокоительных, – сказал Томпсон. – Курс ее лечения он будет согласовывать со мной. – Доктор Томпсон встал и подал Бертону руку. – Идите домой и основательно выспитесь.
Свернувшись на кровати клубочком, девушка из пятнадцатой палаты смотрела, как раннее утреннее солнце с трудом пробивается сквозь частую сетку на окне. Она всеми силами пыталась преодолеть овладевавший ею страх. Прошлая ночь была бесконечной. Сиделки входили несколько раз, нарушая ее тревожную полудрему. Им не приходило в голову, что она их замечает, а ей не хотелось показывать им, что она не спит. Вместо этого она тихонько наблюдала, как они хлопочут в палате.
Почему она здесь? Она пыталась отогнать от себя самый страшный вопрос, но он всю ночь мучил ее, всплывая из глубины подсознания. Кто она такая? Какие обстоятельства привели ее в это место и стерли из памяти воспоминания о прошлой жизни?
Паника охватывала ее, проникая в каждую клеточку существа. Она знала, что если поддастся ей, то найти какой-нибудь ответ будет вообще невозможно. Но, казалось, что паника была сильней ее. Все подавляющая, все разрушающая.
Отчаявшись, она отвернулась к стене и попыталась вспомнить лицо того темноволосого человека, который пришел к ней на помощь прошлой ночью. У него было волевое лицо. Не красивое в классическом смысле, но удивительно мужественное. Его глаза притягивали к себе, смягчая резкие, почти грубые черты лица. Она не могла припомнить цвет его глаз, но сила, которая исходила из них, поразила ее. Он очень располагал к себе, он чувствовал и понимал ее страдания. Но была у него еще одна особенность, которая угадывалась в его пристальном взгляде. Этот человек не привык уступать. Он привык бороться за то, во что верил.
Какое-то движение за дверью вывело ее из задумчивости. Инстинктивно она напряглась, ожидая, что ей причинят боль. Слезы подступили к глазам, и она непроизвольно застонала. В отчаянии попыталась она уйти снова от реальности, но этот путь к спасению больше не существовал. Тот человек лишил ее этой возможности, но он сказал также, что она в безопасности.
Это была всего лишь сиделка с подносом. С привычной заботливостью она скользнула взглядом по женщине.
– Я принесла вам завтрак. Сейчас я его поставлю и покормлю сначала миссис Трирз. А потом вас.
Она говорила так, как обычно матери разговаривают, не ожидая ответа, со своими младенцами. Ее слова зажгли слабую искру несогласия в девушке. Накануне, будучи слишком уставшей и растерянной, она позволила сиделкам накормить себя. Сегодня утром все будет по-другому.
– Спасибо, – сказала она с усилием. – Я поем сама. Не могли бы вы сказать мне сначала, где ванная?
Сиделка уставилась на нее, и от удивления поднос в ее руках задребезжал. Благодаря профессиональному опыту, она, к своей чести, не уронила его. Вместо этого она аккуратно поставила его на подоконник и подошла к кровати.
– С огромным удовольствием, – сказала она, широко улыбаясь.
Девушка несмело улыбнулась в ответ. Она очень мало понимала из того, что происходило с ней, никак не могла разобраться в своих опасениях. Но одно было совершенно ясно. Она должна восстановить свои силы. Она должна восстановить свою память. Глубоко вздохнув, она села на кровати и опустила ноги на пол.
Джизус спал как убитый. Он все спал и спал. Только далеко за полночь попал он к себе домой и добрался, наконец, до кровати. Выйдя из больницы, он почувствовал, что вовсе не стремится к уединению, которое ожидало его дома и которое он обычно ценил. Ему хотелось женского общества.
Джанет Кертис, психолог, его подруга по аспирантуре, не сочла за обиду его внезапное приглашение. Они пообедали в ресторане «Аркада» возле ее дома, долго разговаривали, пока глаза их не стали закрываться от усталости. Говорил преимущественно он, а Джанет слушала.
Джанет понимала его. Она однажды призналась Джису, что почти любит его, хотя не рассчитывает, что их отношения станут когда-нибудь чем-то большим, чем крепкая дружба. Жизнь не вовремя свела их вместе. Первые интимные встречи показали им, что именно является главным для каждого из них: их карьера, независимость и, что не свойственно любовникам, желание сохранить в неприкосновенности какую-то часть своей души. Теперь она осталась для него только собеседником, человеком, который может поддержать, подругой, которую иногда он мог бы обнять.
– Мы никогда не говорили так о других пациентах, – заметила Джанет, когда Джизус рассказал ей о женщине из пятнадцатой палаты. Она откинулась в кресле и закурила свою послеобеденную сигарету.
– Она поразила мое воображение. Она настолько беззащитна. Это чудо, что она жива и что теперь ожило и ее сознание.
– Джис, в твоей жизни явно не хватает женщины.
Он пожал плечами, спрашивая себя, неужели Джанет заметила в нем что-то такое, чего не ощущал он сам?
– Я думал, что мы пришли к соглашению, что я не буду предлагать себя тебе в иной роли кроме друга.
– Это было много месяцев назад. Теперь, похоже, ты готов к тому, чтобы испытать себя в ином качестве.
Он разделил с Джанет постель, а ее слова все продолжали звучать у него в голове.
В половине десятого он, наконец, проснулся. Хотя это его выходной день, но ему некогда было валяться в постели и строить планы, чем сегодня заняться, ведь он обещал Энни Нил, что будет утром в госпитале и зайдет, к ней. Джис не собирался нарушать своего слова. Было бы жестоко в такой момент оставлять ее один на один с самой собой.
В одиннадцать часов, выбритый и освеженный душем, он уже входил на восьмой этаж больницы.
Перемены, которые произошли в пятнадцатой палате, заставили его остановиться и постучать, прежде чем открыть дверь. Миссис Трирз монотонно раскачивалась на своей кровати, но другая была пуста. У окна он увидел худенькую фигурку Энни Нил.
– Привет. – Джизус дал ей знать о своем присутствии как можно более обыденным и естественным тоном.
Она удивленно обернулась на звук его голоса. Розовая краска проступила у нее на щеках, пальцы ухватились за ворот больничной ночной рубашки, инстинктивно пытаясь запахнуть его.
Ее, очевидно, смущала скудость одеяния. Хотя в результате перенесенной травмы девушка сильно похудела, все равно бросалось в глаза, что она очень изящно сложена. Голова была гордо посажена, ее красивые очертания угадывались под коротко остриженными мягкими вьющимися волосами. Маленькие каштановые пряди обрамляли лицо и спускались сзади до середины шеи. Они частично закрывали шрам, который со временем побледнеет и скроется под пышными кудрями.
