Его расчет оказался верным. Когда он вышел, на кухне никого не было.
Зато Тома сидела на его кровати.
В его спальне.
И смотрела на него, идиота.
– Можно я оставлю прикроватный светильник включенным? Не могу спать в темноте, – сказала она, сжимая пальцами колени.
Евгений кивнул. Слов не было.
– Спокойной ночи.
– Спокойной, Жень.
Ее тихий негромкий голос наждачкой прошелся по его внутренностям.
Грохнувшись на диван, Евгений закрыл глаза и приказал себе спать. За годы службы он выработал у себя подобный рефлекс, иначе не выжить. Солдат должен быть отдохнувшим.
Он поначалу уснул, провалился в небытие. Потом в какой-то момент вынырнул, резко приподнимаясь.
Уже сработал не рефлекс, а инстинкт.
Что-то его разбудило. Какой-то звук или движение.
Тихонов сразу вспомнил, что у него в квартире Тома. Она могла встать, например, в туалет или за водой. Да мало ли! Нахмурившись, Женя прислушался.
По квартире никто не ходил.
Но звуки были.
И доносились они из спальни.
Евгений подорвался. Томе мог присниться кошмар! И она плачет! А прийти к нему не может.
Потому что он эгоистичный мудак.
Он, как был в одних боксерах, устремился к спальне. Он не думал – действовал. Желание во чтобы то ни стало защитить снова вышло на передний план. С остальным будет разбираться потом.
Приглушенный стон подтвердил его опасения. Она стонала во сне, металась. Воспоминания, которые еще недавно были ужасающей действительностью, обрушились на девочку, затягивая ее в свои липкие лапы.
Хорошо, что он не ворвался в спальню. Затормозил в шаге до двери.
Потому что раздался второй стон.
Медленный…
Без надрывного страха.
Насыщенный совершенно другими эмоциями.
Диаметральными.
У Евгения нутро скрутило… И уже понятно от чего.
От того, что ему, взрослому мужику, очень хорошо было известно происхождение таких звуков. Они кружили голову и поднимали уровень тестостерона в крови до максимума.
Стоны удовольствия.
Сначала он даже не понял, что происходит. Евгений встал таким образом, чтобы темнота в квартире скрывала его фигуру на тот случай, если Тома посмотрит в его сторону.
Но девочка была слишком занята…
Она ласкала себя. Трогала.
Прикроватный светильник сделал свое дело – осветил то, что можно и нельзя.
Тонкие белые руки… одна на груди, вторая где-то под одеялом, что все-таки прикрывало бедра…
А жаль.
Последняя мысль пронзила Тихонова. Кровь мгновенно вскипела в жилах, в паху потяжелело. Он и так сдерживался из последних сил, а тут это!
И уйти нереально.
Ноги точно к полу приросли.
Да чего он точно маленький?! Какие-то оправдания ищет!
Тихонов хотел смотреть, как Тамара ласкает себя! И смотрел…
Футболка где-то застряла на плоском животе. Светлая кожа манила в отблесках светильника… А рука, что скрылась под одеялом, размазывала мужскую фантазию об асфальт! Раскатала. Тихонов жадно сглотнул, интуитивно минимизировав звуки. Ни к чему Томе знать, что он рядом.
Пусть девочка получит удовольствие.
Он едва ли не наяву видел поблескивающие от сока складочки… Сочные, вкусные. Манящие… Видел, как тонкие пальчики аккуратно и трепетно дотрагиваются до них… разводят и ныряют между… Замирают, чтобы проникнуться моментом…
И дальше. Назад и снова внутрь, вынимая сладко пахнущую влагу…
У Евгения перехватило дыхание. Во рту образовался терпкий вкус, точно это он водил пальцами между губок Томы, а потом облизал их. Смачно так. Со вкусом.
Тома замерла. Выгнулась. Приподняла бедра. Затылком же, наоборот, уперлась в подушку.
Майор также замер.
Давай, девочка… давай…
Тома опала на подушку и некоторое время не двигалась. Потом повернулась набок к стене, оголив тонкую белую талию и сладко засопела.
Евгений же уперся лбом в дверной косяк. Зашибись ночка.
глава 4
ГЛАВА 4
– Ты у него была?
– Да, мам…
– Томочка…
– Мам, не ругайся, пожалуйста. Очень тебя прошу.
– Не буду.
Елена Викторовна подошла и обняла дочь. Крепко.
Та обвила в ответ мать за талию и притихла.
Устала она. Несмотря на то, что впервые за несколько месяцев спала всю ночь и ни разу не проснулась от кошмара.
– Мне на слушание надо.
– Извини…
Судья поморщилась.
– Прекрати извиняться. Так, завтрак на столе, разогреешь.
Тамара энергично кивнула.
От Жени она ушла, пока тот спал. Точнее, делал вид, что спал. При этом даже не удосужился притвориться как следует.
Просто дал понять, что не желает с ней общаться.
В очередной раз.
Она проводила маму, пожелав легкого дня. Потом прошла на кухню и как была в вечернем платье села за стол. Посидев некоторое время, заставила себя встать и запустить кофемашину.
На столе ждали пышные, немного остывшие оладушки. Увидев их, Тома улыбнулась. Да-да, грозная и суровая судья Бягезова, которая славилась своей неподкупностью и жесткостью, умела готовить. Причем очень вкусно.
После возвращения дочери она постоянно ее баловала. Никакой ресторанной еды, никакой доставки.
Дождавшись, пока кофе приготовится, Тома перенесла тарелку с оладушками на широкий низкий подоконник с мягким съемным настилом. Это было ее любимым местом в квартире. Даже в спальне на лоджии она не так любила сидеть, как тут.
Кофе с утра… Вот оно, тихое счастье.
Полив оладушки сметаной, Тома забралась на подоконник и принялась завтракать. Если бы мама увидела ее сейчас, точно что-нибудь сказала бы.
А может, и нет…
Кофе грел организм. И немного душу.
Тома прислушалась к себе. Хорошо ей? Она не могла сказать.
Скорее, спокойно.
Несмотря на ужасный вечер, обернувшийся для нее унижением и полным фиаско, хотелось улыбаться.
Она понимала, что состоянии эйфории скоро пройдет и на нее обрушится реальность. В которой она снова будет одна.
Психолог говорила, что ей необходимо двигаться дальше. Что она зациклилась, создала сама себе замкнутый круг, из которого не желала выбираться. Так и было. Разве Тома спорила?
Стокгольмский синдром наоборот. Она влюбилась не в похитителя, а в человека, который ее спас.
Бывает ли такое? Бывает.
Девушка прикрыла глаза и вспомнила те секунды, которые провела в руках майора Евгения Тихонова. В тот день… Первое, что она почувствовала, – тепло, которое окутало ее, как одеялом. Коконом. Такое родное, вкусное. Потом уже были его глаза. Серьезные. Сосредоточенные. Немного злые. Она их очень хорошо запомнила.
И помнила все дни, что находилась в больнице, на реабилитации. Ей очень хотелось, чтобы обладатель серьезных зеленых глаз пришел и навестил ее. Такого, конечно, не случилось. А она думала о нем. И думала.
Быть дочкой судьи значит иметь определенные преимущества. Связи. Тамаре не составило труда узнать многое о человеке, в котором она потонула…
Добровольно.
Она цеплялась за него, как за спасательный круг.
Мама как-то раз вспылила и сказала, что для девочки недопустимо унижение. Бегать за мужчинами последнее дело. Раньше Тома придерживалась такого же мнения.
Мальчики всегда оказывали ей внимание. С садика. Сколько Тома себя помнила, вокруг нее всегда «вились ухажеры». Так бабушка, посмеиваясь, говорила ей, наблюдая, как пацаны в песочнице таскают ей цветы.
Тома никого не выделяла. Ее сердце продолжало ровно биться.
Чуть позже повзрослевшей внучке бабушка сказала, что красота Томы роковая. Что из-за таких, как она, мужья уходят из семей. На что Елена Викторовна грозно фыркнула.
Бабушка у нее мировая, надо навестить, давно Тамара у нее не была.
Роковой красоткой она себя так и не почувствовала. Наверное, принимала то, что дано природой, как данность.
И не думала, не гадала, что единственный мужчина, чье внимание для нее окажется жизненно важным, останется равнодушным.
