«облака». В кадр попала Настя, и Артур поразился, какой юной она казалась по сравнению с нынешней Настей. Совсем девчонка…
— Настюш, разверни моих бубочек! — голос за кадром принадлежал Стефании.
Экранная Настя по очереди развернула каждый сверток, и Артур с силой сцепил пальцы, лежащие на коленях.
Как это все выдержать и не разнести в бешенстве к чертям весь дом? Или хотя бы забор?
Он смотрел на своих детей — маленьких, беспомощных, похожих на червячков — и собственное бессилие накрывало до черноты в глазах.
Он никогда не увидит их такими вживую. Не возьмет на руки, не покатает на спине, как катал его когда-то отец. А мать шла рядом и придерживала…
— Почему… — хрипло спросил он, — почему она называет вас апельсинками?
Она — это Настина тетка. Артур не мог отделаться от чувства зависти, хоть и понимал, что должен быть больше благодарен за помощь.
— Мы были легкие, — объяснил Данил. — Как апельсины.
— Она еще нас бубочками называет, — добавил Давид.
Тагаев даже обрадовался, когда закончилась эта пытка фотоснимками. Одному смотреть легче, а здесь, под перекрестным прицелом изучающих взглядов своих детей держаться приходилось из последних сил.
Так что, когда Настя позвала обедать, он от облегчения только выдохнул.
* * *
— Там больше не осталось пюре? — спрашивает Давид и смотрит на меня взглядом, полным надежды.
— Осталось, — отвечаю сыну. — Хочешь добавки?
Давид преданно кивает. Я знаю, как любит мой младший мальчик пюре, поэтому всегда готовлю больше.
Протягиваю руку за тарелкой и вздрагиваю, поймав точно такой же просящий взгляд.
— Там только на одну добавку? — Тагаев старается казаться равнодушным, но выходит у него с трудом. Давид смотрит на отца с плохо скрываемой гордостью.
— А я говорил! — затем раздумывает секунду и забирает свою тарелку.
— Что такое, Давид, ты передумал? — переспрашиваю ребенка. — Давай, положу еще.
— Не надо, — мотает головой сын и указывает глазами на Тагаева, — пусть ему больше будет.
— Да, мамуль, — поддерживает брата Дианка, — пускай Артур ест.
— Не выдумывайте, здесь всем хватит, — уверяю детей. — Ваш папа голодным не уйдет.
Темные глаза вспыхивают, и все время, пока я раскладываю оставшееся пюре по тарелкам, чувствую на себе горящий взгляд.
— Знаешь, Настя, о чем я подумал? — вдруг спрашивает Артур, и я мысленно вздрагиваю от непривычных ноток в его голосе. Интимно-уютных, как будто мы с ним давно вместе, будто мы семейная пара, у которой столько общего…
Трясу головой, вроде отвечаю отрицательно, а в реальности хочу прогнать наваждение.
— Я подумал, какие у нас с тобой добрые и щедрые дети, — продолжает Артур, и я поднимаю на него потрясенный взгляд.
Не «у меня»? У «нас с тобой»?
Точно так же потрясенно смотрят на Тагаева наши с ним дети. Поспешно отворачиваюсь, наполняя тарелки, чтобы скрыть смятение, и стараюсь больше не встречаться с Артуром взглядами.
После обеда складываю посуду в посудомоечную машину, а дети убирают со стола.
— Мне нужно поговорить с мамой, — обращается к ним Тагаев, и они выходят из кухни, поглядывая на нас с нескрываемым любопытством.
Артур подходит почти впритык и упирается рукой в стену. От его неожиданной близости начинает кружиться голова, и я делаю слабую попытку убрать руку, но безрезультатно.
— Помоги мне, Настя, — с напором говорит он, — пожалуйста.
— В чем? — бормочу рассеянно. — Что ты хочешь, Артур?
— Я хочу, чтобы они меня приняли. Чтобы не считали предателем. Чтобы называли отцом, а не Артуром.
— Но что я могу сделать? Я говорила им, это бесполезно…
— Не надо говорить, — перебивает Артур, и я умолкаю, непонимающе уставившись на взволнованного мужчину. — Ты можешь вообще ничего не делать. Просто будь рядом. При тебе они совсем другие, и меня воспринимают по-другому. Переезжайте ко мне, в мой дом. Вчетвером. Я хочу видеть, как они растут, я больше не хочу потерять ни дня. У меня просторно, я не буду тебя стеснять.
…Что?
Удушающий жар обжигает грудь. Он зовет меня к себе ради детей, чтобы я помогла им привыкнуть к огромному тагаевскому дому?
— Да, целых три этажа, я помню, — вырывается у меня против воли. — Даже если встретишь кого, не узнаешь.
Тагаев внимательно меня разглядывает, а потом очень медленно отвечает:
— Это другой дом, Настя. Здесь только два этажа.
— Нет, Артур, — решительно мотаю головой, — я не перееду к тебе. Это исключено.
Он мрачнеет, в голосе появляются металлические нотки.
— Я могу узнать почему?
«Потому что я нужна тебе только из-за детей. Потом, когда они привыкнут, ты перестанешь меня замечать. А я снова останусь с разбитым сердцем. Потому что я снова…»
Прикладываю ладони к пылающим щекам. Нет, пожалуйста, только не это! Я больше не должна влюбляться в Тагаева.
— Настя! — гаркает Артур, и тут звонит его телефон. Мы одновременно поворачиваем головы, и я успеваю выхватить глазами имя на экране. Ри…
Тагаев перехватывает мой взгляд, раздраженно сбрасывает звонок, а мне хочется смеяться. С себя. Или плакать. Артур резко выдыхает и снова поворачивается ко мне.
— Так я могу узнать, почему ты отказываешься?
— Конечно, — отвечаю как можно спокойнее, — потому что у меня есть личная жизнь, Артур. И тебя она не касается. А если ты хочешь видеть, как растут твои дети, ты можешь приезжать сюда.
Меня прошивает насквозь убийственным взглядом, но я делаю вид, что держусь.
— А если я захочу остаться на ночь? Оставишь? — тон Тагаева скатывается к привычно-саркастическому, и я героически молчу. — И где же я буду спать? На кухне? В гараже?
— В гостиной…
— Да? Почему тогда не у тебя в спальне?
Он сам осекается, и я отвожу глаза. Несколько минут мы оба молчим, остывая, и когда Артур начинает говорить, его голос звучит относительно ровно.
— Я куплю квартиру. На твое имя. В центре. Там у меня будет отдельная комната, чтобы я мог остаться на ночь. А твоя личная жизнь… — он со свистом втягивает воздух. — Подождет твоя личная жизнь.
Он разворачивается и выходит из кухни, пока я возмущенно хватаю ртом воздух. Срочно! Срочно звоню Димке и назначаю свидание! Нет, ну какой же наглец этот Тагаев! Наглец и хам…
Со двора доносятся голоса. Артур прощается с детьми, садится в машину, и я решаю не высовываться. Уже наговорилась, хватит.
Урчит двигатель, машина трогается с места, а затем раздается странный звук. Слышу, как хлопает дверца и чертыхается Тагаев.
Выбегаю на крыльцо и застываю столбом. Тагаевский внедорожник помимо ободранного зада еще и подозрительно перекошен. Из задней шины со свистом вырывается воздух, а хозяин внедорожника недоуменно крутит
