На крыше нас ждет вертолет, и есть только один человек, способный на такое. Но до вертолета надо меня дотянуть, я упираюсь, а за спиной уже слышны крики и выстрелы. Во мне еще тлеет надежда, что они успеют, но тут же раздается крик:
— Не стрелять! Мы попадем в Агату! Паша, вызывай вертушки, идем на перехват. Эй, вы, лучше оставьте девушку и валите, а то вам … .
Вслед летят маты, меня заталкивают в салон вертолета, и мы поднимаемся в воздух. В руку впивается шприц, живот ноет и тянет. Я сворачиваюсь клубком и плачу, обняв руками малыша.
«Прости меня, прости, сыночек, и ты прости, любимый, что не послушала тебя и попалась в эту ловушку».
Последняя надежда, что нас догонят, рушится, когда через несколько минут мы приземляемся в поле, где меня пересаживают в небольшой самолет, похожий на спортивный. Безвольным кулем опускаюсь на сиденье, но меня довольно заботливо укрывают пледом. Я то проваливаюсь в темноту, то снова выныриваю, мысли путаются бессвязными нитями.
Перелет показался коротким, а может, так показалось из-за укола. Открываю глаза, когда меня зовут, мы уже на какой-то площадке. Снова садимся в вертолет и летим в этот раз над морем. Арсен говорил, когда родится малыш, мы полетим куда-нибудь, где тепло, чтобы маленький мальчик не замерз…
Арсен говорил, чтобы я никуда без него не выезжала. Почему я не послушала тебя, мон Шерр? Зависаем над большой яхтой, и меня осторожно высаживают на палубу.
— Ну, здравствуй, дорогая женушка, ты тосковала по своему мужу? — Тагир улыбается одной из своих самых обворожительных улыбок, и я, собрав последние силы, наотмашь бью по ненавистному, холеному лицу.
Глава 33
Лежу на кровати, обняв руками живот, и все время плачу. Если бы не Мансуров, я бы сейчас прижималась спиной к крепкой груди и прессу Арсена. Его руки обнимали бы мой живот, он бы его гладил, дышал мне в шею, а я замирала от ощутимого и осязаемого счастья, которое переполняет доверху нас обоих.
И не думаю прятать слезы, мне наплевать, что думает Тагир, мысли об Арсене причиняют нестерпимую боль. Представляю, как он мучается, как злится на себя — он ведь себя винит, мон Шерр, я уверена, он даже мысли не допускает, что виновата я. Дура, доверчивая идиотка! Как же я могла так его подставить?
Тагир, как только узнал, что Арсен забрал меня в свой дом и захотел сохранить ребенка, сразу решил вернуться к своему первоначальному плану.
— Но я же не идиот, Агатка, увозить тебя сразу и прятать целых семь месяцев! Шерхан бы землю рыл, чтобы тебя отыскать, мне и самому нелегко было прятаться. А с беременной женщиной это вообще нереально — врачи всегда хотят слишком много денег за свое молчание. Вот я и дождался, когда срок подойдет. Ты моя жена, и этот ребенок будет моим, к тому же еще и гражданином другой страны. А когда он обменяет мои деньги на своего сына, тогда мы с тобой… — взгляд Мансурова меняется, глаза соловеют, он наклоняется и шепчет в самое ухо: — Наконец-то я попробую тебя, моя сладкая девочка, мое искушение. Больше всего я терзался именно тем, что не сделал этого хотя бы раз. Ты даже сейчас красива с этим безобразным животом. И ты обязательно родишь мне ребенка, девочку. Зачем эти мальчишки, от них никакого толку, посмотри на меня, отцу от меня были одни проблемы.
Смотрю на красивое лицо, изогнутые губы, ровный нос, голубые глаза под черными ресницами. Мечта любой женщины. Но у меня он вызывает только отвращение. Неужели Мансуров верит, что я брошу своего ребенка и уеду с ним от Арсена?
Обнимаю свою куклу и снова плачу. Арсен обещал быть со мной на родах. Я, как и любая женщина, боюсь рожать, и мне очень хочется, чтобы отец моего ребенка был рядом, поддерживал и обнимал. Так, как это умеет делать Арсен, не может больше никто. С ним мне ничего не страшно, а теперь я одна, и страх снова накатывает волнами, еще и живот болит там, где я ударилась.
Долго не могу уснуть, потом будто проваливаюсь в сон — тревожный и беспокойный. А ночью просыпаюсь от ощущения, что лежу в луже. Поднимаюсь и едва не теряю сознание — подо мной простынь вся в крови. Вскакиваю с постели и кричу как сумасшедшая.
Мой ребенок, мой мальчик, мой маленький сынок! Если бы с нами был его отец, ничего бы этого не случилось. Кричу не останавливаясь, на мой крик из своей спальни прибегает обнаженный по пояс Тагир. Вижу, как белеет его лицо, когда он смотрит на пятно крови на простыне, и кричу еще громче.
По ногам бегут водянистые струйки, окрашенные красным, живот и поясница ноют. Мансуров достает телефон, и я слышу, как он договаривается с клиникой. Обхватывает меня, обезумевшую от страха, и говорит:
— Агатка, успокойся, клянусь, через десять минут мы будем в роддоме. Подожди, я только оденусь.
А я готова расцарапать ему лицо, но пальцы не слушаются, ноги не слушаются, меня буквально парализовало от страха.
Тагир не обманул, на вертолете мы долетаем за семь минут. Мансуров бежит по коридору со мной на руках, а следом за нами на ходу надевает халат высокий мужчина с сединой. Он напоминает мне Геннадия Викторовича, и страх немного отпускает. Может, потому что мой Арсенчик все время толкается и ворочается.
«Если с ним что-то случится, клянусь, Тагир, я тебя убью».
Меня укладывают на каталку и везут в смотровую, туда же входит похожий на Кравченко мужчина. Я уже знаю, что он профессор, ко мне подключают всякие датчики, но главное, я слышу стук сердца своего мальчика.
— Краевая отслойка плаценты, — говорит профессор белому как стенка Тагиру, — но нам повезло. Шейка матки зрелая, Предлежание плода головное. Кровь вышла вся и не успела пропитать стенки матки, иначе пришлось бы ее удалить. А так воды отошли, родовая деятельность началась, я бы обошелся без кесарева. Ну как, Агата, родим с тобой сами?
От его спокойного голоса я начинаю дышать и даже соображать. Слышу дрожащий голос Мансурова, и где-то на периферии мелькает мысль, что он не настолько очерствел, раз так испугался.
— Она не говорит. Слышит, но не говорит. Мутизм.
Профессор наклоняется надо мной и кладет ладонь на лоб.
— Будем рожать сами, Агата? Показаний к кесареву нет, зачем тебе шов на матке? Тебе мужу еще одного пацана родить надо, и дочку тоже.
Тагир напряженно смотрит на меня, и я киваю. Моему настоящему мужу, да, только это не Тагир. Закрываю глаза и представляю лицо Арсена. Ты со мной, мон Шерр, я знаю, и ты мне поможешь.
***
Схватки продолжаются несколько часов. Поначалу боли были терпимые и непродолжительные. Сердцебиение маленького Арсена отслеживается постоянно, и меня это очень поддерживает. Но чем дальше, тем дольше схватки и сильнее боль. Я много об этом читала, смотрела ролики, но одно дело читать, другое — испытывать на себе.
Тагира я прогнала, не могу его видеть. Он мне только мешает, тем более что в его поддержке я не нуждаюсь. И какая это поддержка, если у него трясутся руки, он все время бледный, и лоб в испарине.
Знаю, что Арсен носил бы меня по родзалу на руках, говорил бы, какая я сильная, и только от его присутствия ушла бы любая боль. Но Тагир украл у меня эту возможность, и мне приходится справляться одной.
Боль так изматывает, что, когда начинаются потуги, я уже плохо соображаю. Перед глазами стоит пелена, мне что-то капают в вену. Вокруг собралась целая толпа: профессор, акушерка, анестезиолог и еще какие-то доктора.
— Молодец, девочка, головку мы уже родили, а в кого у нас такие широкие плечи? — спокойный голос профессора — надо потом узнать его имя — поддерживает и не дает провалиться в черноту. — В папу?
Киваю, что да, в папу. У отца моего сына такие плечи, что за ними запросто спрячемся мы вместе с профессором. Тот оглядывается на Тагира, который зачем-то снова пришел и стоит под стенкой, глядя на нас с ужасом.
— Тогда давай, помогай своему богатырю, детка, — говорит профессор и кладет руку мне на живот.
— Эту потугу продыши, — это уже акушерка, — тужиться будем на следующей.
