Рассказ Пети
Здравствуй, Ева! До чего же странно было увидеть тебя возле храма… Веришь ли, я до сих пор не до конца убеждён, что это была ты, а не игра моего воображения. Я так искал тебя, так ждал встречи… Помнишь, как в той сказке? Стёр три пары железных башмаков и посохов… Но потом утратил надежду и смирился. Меня заставили меня поверить, что тебя больше нет. Что такие, как ты… не живут долго в рабстве. Клянусь, моё сердце обливалось кровью и до сих пор обливается от этих мыслей, хотя я и вижу, что с тобой всё в порядке. Пожалуйста, скажи, что так и было на протяжении этих пяти лет. Что тебя не коснулась грязь и жестокость, сопутствующие бесправному положению рабыни…
У меня тоже всё нормально. Понимаю, в это слабо верится, учитывая то, как мы встретились, но честное слово, я просто стараюсь защитить тебя и… других своих близких людей от лишнего риска. В целом же, моему положению можно даже позавидовать. Особенно если вспомнить, в каком качестве я впервые оказался в этой стране. Но обо всём по порядку.
Став рабом господина Насгулла, поначалу я попал на стройку, где в первую же неделю чуть не умер от чрезмерной нагрузки. В конце дня я падал замертво, и не мог нормально есть — настолько организм был непривычен к такому тяжёлому физическому труду. Это привело к тотальному истощению, и я даже заболел: поднялась температура, всё тело ломило. Не знаю, может быть, ещё и вирус какой-то прицепился — сил бороться с ним у моего организма явно не было. Я бы так и помер там: с больными рабами особенно не церемонятся. Лазарета как такового нет, никто не хочет возиться. Как по мне, то, это конечно, странно: деньги уалачены, и подозреваю, что немаленькие. Всё-таки живые люди. А то, что незаконно, не может стоить дёшево. Но факт остаётся фактом: если бы не мои товарищи по несчастью, которые по очереди отпаивали меня своей похлёбкой, так бесславно и закончилась бы моя жизнь, не успев толком начаться.
Но когда я начал отходить от болезни и понемногу помогать товарищам, то стал замечать экономические несообразности, на которые никто не обращал внимания. Это касалось хранения и использования стройматериалов, распределения рабочей силы и тому подобного. Я пытался говорить об этом с непосредственным начальником, но он не понимал по-английски, а жестов не хватало. В конце концов, он позвал главного прораба, который владел международным языком со словарём, и ему очень понравилось то, что я придумал. Меня стали меньше загружать физическим трудом и больше спрашивать советов. Начали подсовывать чертежи и схемы, но я не знал языка, на котором там всё было подписано… В конце концов, меня представили управляющему строительной компании, я рассказал ему про своё образование и опыт работы — и началась совсем другая жизнь…
С языком проблем не возникло. Ты знаешь, что технический язык много в каких сферах в любой стране почти не отличается от английского. То же касается финансов и бизнес-аналитики. К тому же, в моём активе были лингвистические способности и огромный стимул — ты. Моя карьера развивалась стремительно, но даже этого было недостаточно: время уходило, а я всё ещё не имел никаких возможностей заняться твоими поисками, потому что сам сидел на цепи.
Глава 5. ЕВА
Пока я слушала первое сообщение, от Пети пришло несколько коротких текстовых:
"А ты-то сама как?"
"Ты вышла замуж? За кого?"
"Знаю, тебе ещё долго слушать, поэтому сразу напишу: я женат, у меня двое детей"
Прочитав это, я прикрыла рот ладошкой. Как?! Как это возможно? Он женился… здесь? И даже обзавёлся бОльшим количеством отпрысков, чем я! Страшно чесались руки продолжить слушать его аудио-сообщения, но нужно было идти на ужин. Обязанности жены хозяина дома — прежде всего.
"Я замужем за братом твоего господина, Халибом Насгуллом", — написала я Пете. Ответа ждать не стала — отправилась в столовую.
Шурин вёл себя так же, как накануне, никак по-особенному взглядом меня не сверлил, из чего я сделала вывод, что он не в курсе нашей с Петей встречи. Ужин прошёл мирно, мужчины беседовали о делах — я не прислушивалась. Мои мысли были заняты бывшим женихом. Меня поразил тот факт, что Петя женат, несмотря на то, что я сама пребывала в замужнем состоянии вот уже почти пять лет. Я так переживала из-за его мнимой гибели, столько внутренней работы провела, чтобы свыкнуться с этой мыслью… что теперь вернуть все эти потраченные нервы обратно даже не представлялось возможным. Впрочем, мне это и не нужно. Мы с ним теперь чужие, у каждого своя жизнь, своя семья. И всё-таки он взволновал меня своим появлением… Но самое главное: он связан с Рустамом, и связь эта скрывается, иначе зачем моему шурину приходить в католический храм на разговор с Петей? Мне совершенно необходимо узнать, что на самом деле происходит и не навредит ли это моему мужу и всем членам нашей семьи. Возможно, ответ на этот вопрос уже дан Петей в одном из его аудиосообщений, и мне нужно только прослушать их все до конца, но выходя из-за стола, Терджан спросил меня:
— Сегодня ты почитаешь мне дневник пани Беаты перед сном?
Мы с ним завели маленькую традицию: за день я переводила с польского 1–2 записи, а вечером читала мужу, опуская фразы, которые могли его смутить. Моему господину были очень интересны записи европейской наложницы его отца — я видела, что так он чувствует некую общность с ним, будто прикасается к его жизни, утерянной десять лет назад, что стало для Терджана настоящей трагедией. Я не могла лишить его этой скромной радости, и потому кивнула, хотя сегодня даже не садилась за перевод. Он нежно поцеловал меня в щёку, а потом удалился с братом в кабинет, пообещав прийти ко мне в спальню через 1,5–2 часа.
Я вернулась к себе и села за компьютер, возле которого меня мирно ждала общая тетрадь в кожаной коричневой обложке. В телефон даже не стала заглядывать — знала, что засосёт. Но мне сначала нужно сделать перевод…
Дневник пани Беаты
30 апреля 1968г
С той минуты, как застала хозяина подслушивающим моё пение, я ждала, что он пожелает… увидеть меня снова, но уже в принудительном порядке. Так и случилось. Едва миновало время обеда, как явилась ещё одна служанка Мадина и потянула меня за руку, что-то бормоча на своём непонятном языке. Она привела меня в гостиную, где в гордом одиночестве на троне из подушек восседал пан Насгулл. Он царственным движением руки отправил Мадину прочь (терпеть не могу эти его высокомерные замашки! Тоже мне, властелин всех и вся!), а потом жестом приказал мне петь. Как сейчас вижу его глупые потуги: он касается крупными мясистыми пальцами, усыпанными драгоценными кольцами, своих губ, потом горла. А я нарочно смотрю на него выпученными глазами, делая вид, что я — круглая дура и не в состоянии понять такую элементарную команду.
Дальше — ещё смешнее: пан Насгулл сам пытается петь. Я чуть не повалилась на пол с истерическим смехом — до того это было забавно! Этому человеку не медведь, а слон на ухо наступил. У пана Насгулла, вообще-то приятный голос (если забыть о том, что я его ненавижу), такой низкий хрипловатый бас. Но для пения он использует совсем другой диапазон — выходит фальшиво и противно, будто кто-то ножом по стеклу водит. К счастью, продлилась эта пытка недолго — пан Насгулл замолчал и сделал приглашающий жест рукой. Я продолжала пучить глаза, но попыталась сымитировать его пение — вплоть до тональности и дребезжания в голосе. Хозяин поморщился и покачал головой. Принялся махать руками, пытаясь указать на событие в прошлом. Потом слез с трона, опустился на пол и изобразил, будто трёт пол щёткой, одновременно отвратительно подвывая. Я внутренне покатывалась со смеху, но внешне держала на лице невозмутимую, всё ту же глупейшую маску. Пусть попрыгает, рабовладелец, пусть поймёт, что не всё на свете можно получить силой или деньгами.
Минут через пять хозяин отчаялся, поднялся обратно на трон, устало вздыхая, и махнул мне рукой. Мол, свободна. На выходе меня встретил его охранник — здоровенный усатый мужик с таким злым лицом, что, кажется, у него не осталось никаких человеческих чувств, кроме гнева и бесконечной преданности господину. Он показал мне свою плеть — чёрную, большую, с металлическими шариками на многочисленных концах — и прошипел сквозь зубы что-то очень злое, думаю, ругательства или угрозы. Холодок ужаса вдруг пробрался в мой живот и пощекотал в районе солнечного сплетения. Он прав — я совсем забыла, кто я здесь, заигралась в гордое неповиновение, увлеклась прогулками по острию ножа. Надо быть осторожнее: вряд ли мне понравится, если пан Насгулл прикажет этому ассасину приласкать меня плёткой. Я решила, что в другой раз стану петь, но похуже: буду завышать и подфальшивливать — я прекрасно умела имитировать дурной голос — и тогда господин отстанет от меня, получив своё и решив, будто в прошлый раз ему послышалось. А в прочее время следует перестать дразнить судьбу.
