Джиллиан судорожно сглотнула и попробовала зайти с другой стороны.
– Милорд, вы же и сами видите, что этот ребенок нуждается в помощи.
– Это обычный карманник!
– Нет, милорд. Это ребенок, которому нужна поддержка.
– Вы наивная дурочка, – резко возразил он.
– Возможно. Но я, по крайней мере, должна попробовать.
Граф умолк, и она с удивлением отметила, что он, по-видимому, задумался над ее словами. Решив максимально использовать любое послабление с его стороны, Джиллиан победно улыбнулась, чтобы казаться как можно более уверенной в себе.
– Ну пожалуйста, милорд. Да, этот мальчик лжец и вор, но помимо этого он одинок и голоден. Мы не можем просто так бросить его.
Она ожидала, что выражение его лица как-то смягчится, но случилось обратное: оно стало жестче, холоднее и презрительнее.
– Вам, мисс Виндхэм, лучше отказаться от попыток пробовать на мне свои уловки. Вы быстро убедитесь, что я к ним невосприимчив.
– Вот как! – Джиллиан с досады едва не топнула ногой, чего не делала уже лет пятнадцать. Она была уверена, что этот ребенок не таит в себе зла, так почему же этого не видит он? – Вы не можете бросить его, милорд. Это было бы… – Она снова запнулась, подыскивая нужные слова. – Это было бы непатриотично!
Такого он не ожидал, но, по крайней мере, этим Джиллиан выиграла паузу.
– Непатриотично?
– Ну да, – неуверенно произнесла она и попыталась объяснить: – Допустим, вы находитесь в какой-то другой стране и видите брошенного английского мальчика. В этом случае вы ведь помогли бы ему.
– Да неужели? – искренне удивился он.
– Конечно, помогли бы. Разве я не говорила, что вы самый добрый и понимающий человек?
Он выжидательно скрестил руки на груди.
– Вы действительно сказали это.
– Тогда вполне логично, что вы помогли бы бедному английскому мальчику, потерявшемуся в чужой стране. – Она подтолкнула Тома вперед. – Вы только подумайте, милорд: Том – английский мальчик, и он всеми покинут. Нельзя же наказывать ребенка только за то, что он остался сиротой в Англии, а не где-то в другой стране?
– Потому что это было бы непатриотично?
– Вот именно! – Она радостно улыбнулась, очень довольная тем, что он разобрался в хитросплетениях ее логики.
Он покачал головой.
– Вот почему женщин никогда не допускают в Оксфорд.
– И по той же самой причине мужчин никогда не допускают в дамские гостиные! – парировала она.
Он непонимающе заморгал.
– Простите?…
– О, не обращайте внимания. Мне нужно было что-то сказать, и это сорвалось само собой. – Она заметила, как в глазах его вспыхнула веселая искорка, и решила, что самое время ковать железо, пока горячо. – Прошу вас, милорд, ну как мы можем не взять его к себе?
– Взять к себе? – Глаза графа буквально полезли на лоб. – В качестве домашнего питомца?
– Нет. – Она попыталась улыбнуться, хотя чувствовала себя перед графом неуверенно и сомневалась в правильности своего поведения. – Я имела в виду заботу о нем как о ребенке, которому некуда идти и не к кому больше обратиться.
И тут произошло то, чего Джиллиан уже никак не ожидала: выражение его лица резко изменилось. Но не так, как бывает, когда уступают прихотям красивой женщины, а словно он вспомнил о чем-то страшном и жестоком, что наконец миновало. Он тяжело вздохнул.
– Вы не можете спасать в Лондоне каждую потерянную душу.
– Конечно, милорд. На сегодня – только эту. Обещаю остальных оставить на завтра.
Внезапно он расхохотался, отчего сам удивился не меньше, чем она.
– Что ж, хорошо, но будь я проклят, если знаю, что скажу своей матушке.
Джиллиан усмехнулась.
– Просто напомните ей, что в этом состоит ее патриотический долг. Я уверена, что она все поймет правильно.
Граф взглянул на грязного мальчишку, по-прежнему стоявшего рядом с Джиллиан и не отпускавшего ее руку. С болезненным выражением зажмурив глаза, он сказал:
– Совершенно очевидно, что о моей матери вы знаете так же мало, как и обо мне.
Затем он жестом пригласил ее к ожидавшему их ландо. Это был роскошный четырехколесный экипаж с золочеными графскими гербами на дверцах с обеих сторон. «Не заметить его мог только идиот», – с ужасом решила она, хотя и не думала, что за ней кого-то пришлют, не говоря уже о том, чтобы граф приехал сам.
Она все еще сокрушалась над собственной глупостью, когда граф захлопнул дверцу кареты. Хотя в ландо было очень просторно, Джиллиан вдруг почувствовала, что ей здесь не хватает воздуха. Внутри доминировал граф, который, сидя напротив и изучающе разглядывая ее, казалось, разросся до громадных размеров. Она неосознанно прижала Тома к себе, как будто мальчик мог как-то защитить ее. Но ребенка больше интересовали новые впечатления от езды в богато украшенном экипаже, чем какие-то ее страхи. В настоящий момент он занимался тем, что вытирал руки о сиденье, обитое бордовым бархатом, и на его юном лице был написан полный до исступления восторг.
– Только не воображайте себе, что я все забыл. – Густой голос графа заполнил все пространство внутри, и от этого по спине у нее пробежал холодок.
– Забыли о чем, милорд? – Она изобразила на лице невинное выражение, хотя и понимала, что его этим не проведешь.
– Еще до конца этого дня я потребую от вас объяснений своего возмутительного поведения.
Тон его был вполне благосклонным, но она понимала, что это только пока. Очень скоро слова эти обернутся для нее сокрушительным поражением. Она горестно вздохнула, решив во всем положиться на судьбу. В конце концов, ну что самое худшее теперь может произойти? Он может отказаться открыть ей дорогу в светский сезон, может отослать обратно в Йорк, приговорив, таким образом, жить в лишениях и нищете, а то и хуже.
Джиллиан задумчиво подперла рукой подбородок, вслушиваясь в цоканье конских копыт по булыжной мостовой; настроение ее постепенно падало. В тот момент возвращение в Йорк казалось ей даже более предпочтительным, чем ожидаемый нагоняй со стороны ее грозного попечителя.
Настоящая леди всегда ведет себя скромно
– Но, Стивен, я не собираюсь этого делать!
Стивен Конли, пятый граф Мавенфорд, сделал большой глоток бренди, чтобы поддержать себя, и пожалел, что не находится в каком-нибудь другом месте. Где угодно. Даже Испания была бы лучше, чем эти цивилизованные пытки под названием «приличное общество». Однако он был не в Испании. Он стоял посреди элегантного голубого салона в своем лондонском доме, задумчиво уставившись на серый пепел угасшего камина. Обед давно закончился, и вместо того, чтобы наслаждаться в библиотеке своим бренди и листать Аристофана, он готовился к конфронтации со своей новой своенравной подопечной, в то время как за спиной у него, словно надоедливый комар, гудела его мать, графиня Мавенфорд.
