То, что мы видим. Сборник рассказов - Светлана Нарсисовна Нигматуллина

и так же мастерски давил, и всегда получал от своих подчиненных то, что ему требовалось. Он гордился поставленной дисциплиной и субординацией, не позволяющей ему расслабиться даже на общих праздниках. Марина была единственным человеком, который позволял себе опоздать. Это было не просто нарушение рабочего графика, это было личное оскорбление.

Анатолий уже знал, что она опаздывает сегодня снова и ждал ее визита в своем кабинете, повернувшись лицом к окну. Когда открылась дверь он начал разговор, не повернувшись. Ему показалось, что это будет очень эффектно. Ведь он настолько прозорлив, что знает, кто вошел.

– Вчера ты убежала пораньше. Сегодня опоздала на двадцать минут. Может, мне самому на звонки отвечать по утрам? Чтобы тебя не беспокоить?

Голос в ответ не стал паузой в его монологе.

– Анатолий Николаевич…

– Обленились все в край. Только и умеете заявления на материальную помощь писать. Больше предупреждать не буду. Иди работай.

Марина вышла, устало провела рукой по лицу. Ничего. Как говорит ее мама, – главное, все живы.

Анатолий Николаевич жил один. Сегодня он вернулся домой в хорошем настроении. Днем ему позвонил командированный одногруппник, обещая заехать в гости. Мужчина чувствовал прилив сил, свойственный одинокому человеку, который не должен ломать голову над тем, чем занять очередной вечер. Он ждал звонка от товарища до десяти часов. Но телефон молчал. Вероятно, друг нашел более интересного собеседника. В раздражении, гоня злость и тоску от себя, Анатолий лег спать.

Телефонный звонок разбудил его в третьем часу ночи. Прищурившись от яркого света, он взял с тумбочки разрывающийся мобильник, но ответить не успел. На экране моргнул пропущенный – «Марина».

– Что за черт… – пробормотал он.

Вздохнул, потер виски, перезвонил. В ответ – только гудки. Пожав плечами, он снова улегся под одеяло. Трубка вновь ожила. Он снова схватил трубку:

– Да! Слушаю! Марина! Что с вами? Алло! Алло!

В ответ раздались шорохи и гудки. Он злобно кинул телефон на стол и долго не мог уснуть, снова пытаясь усмирить ворох чувств в груди, уговаривая себя, что нужно поспать. Он забылся тревожным сном лишь под утро.

Войдя в приемную, он сразу увидел Марину, которая поднялась ему навстречу, точно солдат по тревоге.

– Анатолий Николаевич! Я все объясню сейчас.

– Даже слышать ничего не хочу! – он прошел мимо, повесив пальто в шкаф.

– Я не специально, не хотела. У меня дочь… Я уснула, а она взяла телефон… Я только утром увидела, что она вам нечаянно позвонила. Вы не понимаете… – женщина сбивалась, все заготовленные фразы вылетели из головы.

Но начальник оборвал ее и выговорил, цедя слова:

– Мариночка, я уже много лет работаю. Я людей насквозь вижу. У вас на все отговорки. Вы все говорите, я все слушаю, а дошло вот до чего. Я и без вас все знаю. Уж извините, но мне такие работники не нужны.

Он зашел в кабинет, хлопнув дверью.

В простой уютной квартире обычной пятиэтажки на пороге Марину встречала мама.

– Почему ты так рано? Мы слышим с Лизой ключ в дверях…

– Мам, он меня все-таки уволил, – выдохнула она, будто двойку в школе получила. В сорок-то лет.

Мама вытерла руки о передник, заправила прядь за ухо и сказала в ответ:

– Ничего, главное…

– … все живы, – закончила за нее Марина.

В дальней комнате ее встречала дочь. Она не видит, но знает, что звук открывшейся двери равен радости.

– Привет, мам!

– Привет, дочь! В общем, твоему звонку наш директор не слишком был рад… Если будешь слушать книги, ты уж никому не звони, ладно?

Она протягивает дочери телефон, одну из немногих деталей досуга запертого в стенах человека. Марина обнимает Лизу и смотрит в окно. Она думает про слова этих мужчин: таксиста, твердящего, что он все понял о ней с первого взгляда; начальника, уверенного, что ему не нужно слышать слов. Что он сказал? «Я все про всех знаю»?

Она целует дочь в макушку и говорит задумчиво:

– Ничего они, Лиз, не знают. Ни-че-го.

Не видя материнского лица, девочка чувствует, что за иронией та прячет усталость. Она лучше других знает, что одними лишь глазами нельзя увидеть всего. А то, что мы видим, легко может нас обмануть.

ДТП

Грише кажется, что он не в своем теле. Не в своей жизни. Это было бы неплохо, но реальность бьет по лицу, как ледяной дождь. На кровати перед ним сидит его Катя. Бледная, голова в бинтах. Тонкие запястья поверх покрывала лежат без движения. Когда в кино показывают пострадавших, они выглядят даже немного романтично. На самом деле ничего подобного: сухие плотно сжатые губы, скомканные волосы, лицо такое, будто вся кровь покинула тело. Она на него даже не смотрит. А он глотает воду из квадратной пластиковой бутылки и оправдывается то ли перед ней, то ли перед собой.

– Напился вчера, как полный придурок. Я не помню ничего. Никто еще не объясняет, что случилось. Спрашиваю у твоих, молчат.

Катя продолжает сидеть мраморной статуей, и в лавине жалости появляется раздражение.

– Кать, ну не переживай ты так. Найдем виноватых, все выясним, видишь же, я сам не в курсе! Да, виноват, не проследил за тобой, из поля зрения потерял. Ну отцу позвоню, если что, он точно разберется. Камеры в клубе есть, люди там есть, с кем ты уехала, куда. Узнаем, накажем. Своими руками каждому голову снесу.

Он хочет встряхнуть ее за плечи, но сдерживается: так хрупко она выглядит. Тихо касается губами щеки. Она не отворачивается, но и не подается вперед. Гриша выходит из комнаты и, не оглядываясь, проходит через большую гостиную. Там у окна стоит, сжавшись, ее мать. Рядом в кресле отец. Ее забрали домой из палаты интенсивной терапии с надеждой, что дома она скорее придет в себя. Но врач только что сказал им, что не знает, когда Катя станет прежней.

– Я не хочу вас обнадеживать, – мягко, но категорично резюмировал их семейный врач Олег Артурович. – Удар был очень сильный, чудом остались целы кости черепа. Чтобы восстановиться после подобной травмы, требуется время. Порой месяцы, иногда годы. А то и целая жизнь. Нужно сейчас поберечь ее, никаких посещений. Без исключений.

– Да уже неделю никого не пускаем, – растерянно кивнул отец, думая совсем о другом.

Гриша выходит во двор. Голова трещит, но еще хуже от неизвестности, она наполняет его плохими предчувствиями, как будто он потерял контроль над собственной жизнью. Он поводит плечом, будто стряхивая эти мысли, садится прямо на лестницу и звонит Димону. Уже, наверное, в сотый раз. Ни ответа, ни гудков, ни черта, будто провалились все куда-то после этой гулянки, будь она неладна. Он решительно встает, ему нужно поговорить с отцом и все прояснить.

В родительском загородном доме Гриша бывает редко. Впрочем, как и его отец. Пока один зарабатывает