Врачи предупреждали, что нервничать опасно в таком состоянии…
Потом был приступ.
Уже где-то на грани всепоглощающей темноты и реальности, где боль будто тиски сковала тело и давила тяжестью на голову, Моника слышала, как Артем звонит в скорую… И увидела, как рядом с ней присел ангел — его прохладные ладони коснулись лба девушки, и она ушла — течения во второй раз унесли ее в царство сновидений.
* * *
На настенных часах длинная стрелка подбиралась к арабском девятке, а маленькая недавно миновала семерку. Час назад, как в больнице закончилось время посещений и в палатах воцарился тихий час. Только в одной поздний гость задержался: его, невидимого обычному оку, не спешили проводить к выходу медсестры, только что совершившие обход.
Он сидел, сгорбившись, на краю кровати. Эта ночь должна быть снежной и ветреной.
— Ты мне соврал… — голос Моники вывел ангела из раздумий — он тотчас обернулся. Девушка пришла в себя и сейчас смотрела на любовника усталым взглядом.
— Это не апрель, — продолжала говорить художница, пользуясь молчанием Марка, — не весна… это январь. Я права?
— Конец.
— Значит, жить мне осталось от силы недели две.
— Я не сумел тебе сказать правду. Прости, даже для меня, это оказалось тяжело…
— Не надо, — вяло отмахнулась Моника, — твои извинения все равно ничего не изменят. А обижаться и злиться я не собираюсь… ты не представляешь, какой глупостью кажутся все обиды, когда смотришь на них, оглядываясь.
— Представляю, — усмехнулся ангел грустно.
Моника молча обвела взглядом палату, где она находилась в одиночестве, и пришел ее черед усмехаться.
— Значит, Артем не поскупился на одноместную палату… Ну, хоть какой-то от него толк.
Марк промолчал. Он снова был в своем истинном облике: на бледном лице застыла маска равнодушия, сложенные черные крылья, сцепленные в замок руки и мрачный взгляд карих глаз.
— Мы с тобой еще встретимся?
— Вряд ли.
Через несколько секунд последовал следующий вопрос.
— Ты всегда был Проводником?
— Нет. Когда-то я был человеком.
— Тогда почему ты не оказался на Той стороне?
— Таким, как я, туда вход заказан.
— Таким как ты?
— Самоубийцам, — ответил ангел и, поймав непонимающий взгляд девушки, объяснил. — Каждый человек заключает договор со смертью при рождении… А Госпожа не любит, когда кто-то берет ее обязанности и самостоятельно отправляет себя на тот свет. Сделав это, становишься Проводником — проклятые Богом, отверженные людьми, мы несем свою службу, скитаясь между мирами. И ни в одном из них для нас нет покоя. Это своего рода наказание за то, что посмели наложить на себя руки.
— И ты…
— Повесился еще в прошлом веке… как оказалось, то война довела меня до ручки, — на тонких губах Марка заиграла кривая усмешка, — и вот, расплачиваюсь до сих пор.
Повисло напряженное молчание: ангел смотрел на девушку, пустой взор той был устремлен в невидимую точку на стене.
— Значит, я растворюсь в бесконечности, — пробормотала Моника, — навсегда…
— Это вечный покой. И он…
— К черту! — вспыльчивость была одной из черт художницы, и болезнь довела нервы до крайности. — К черту этой вечный покой! К черту растворение! Не хочу покидать этот мир! — она резким движением откинула одеяло, спустила ноги с кровати и поджала пальцы, коснувшись холодных плит. — Не хочу уходить! Не хочу тебя терять! — решительно, печатая шаги, Моника направилась к окну. — Пошли вы все со своими заведенными порядками!
Не успел Марк и опомниться, как она распахнула окно, взобралась на подоконник. Вот, глянула вниз и поддалась вперед…
— Слезь, сумасшедшая! — раздался беспокойный голос за спиной.
Девушка обернулась — позади стоял Марк. Впервые, она видела его таким… испуганным. Обычно ангел умел держать себя в руках.
— Нет, — упрямо вздернула подбородок и сделала глубокий вдох, собираясь с силами для отчаянного поступка.
— Идиотка! Хочешь стать такой же как я?! — он был в ярости, но подойти ближе и стащить ее с подоконника силой не решался — боялся, что если шагнет к ней, то Моника прыгнет. А она и вправду была готова расстаться с жизнью… Все равно жить осталось недолго.
— Зато мы будем вместе.
— Выброси из головы эти фразы из сопливых романов и слезь! Поговорим! — в черных глазах бесновались огоньки гнева, граничащего с яростью. Она смотрела на него Марка не больше двух секунд. Кивнула, показывая, что согласна на его условия. Да и пыл, который захватил ее в начале их беседы, на холодном ветру остыл. Тем более, что палата находилась на пятом этаже и падать пришлось бы изрядно. Изрядно для того, чтобы передумать. — Сле-зай! — процедил сквозь зубы Марк.
— Хорошо, — она поддалась назад, однако внезапно мир перевернулся вверх ногами, перед глазами замаячили огненные всполохи, пальцы непроизвольно разжались… и Моника выпала в объятия ночи, стремительно летя к влажному асфальту. Белая сорочка на фоне черной, приближающейся земли.
* * *
Она летела… но иллюзия полета испарилась, и открыв глаза, Моника поняла, что стремительно приближается к темноте, накрывшей улицу. От ветра, бьющего в лицо, брызнули из глаз слезы.
Она зажмурилась.
А земля тем временем неумолимо приближалась. Паника, зародившаяся в груди и вот-вот подкатившая, к горлу пропала — девушка ощутила, как чьи-то сильные руки подхватили ее, немного пронесли и опустили возле забора, окружающего больницу.
Когда Моника открыла глаза, она увидела Марка, стоящего рядом.
— Ты идиотка! — закричал он, как только девушка частично пришла в себя. — Ты хоть соображаешь, что могла разбиться в лепешку?!
Снег обжигал пятки холодом, но Моника не обращала на это внимание, изумленно разглядывая высокое здание госпиталя.
— Ну, и что? — спокойно поинтересовалась она у разозленного ангела. — Мне все равно на тот свет отправляться через парочку недель. Так почему нельзя совершить это путешествие раньше?
— Нет, так нельзя, — отрезал крылатый.
— Я просто хочу быть с тобой. Мне даже не страшно упасть с пятого этажа…
— Когда же до тебя наконец дойдет? — спросил ангел, подходя к ней ближе. — Наши чувства, наши эмоции, желания — все пропадает. В этот и состоит наказание: слуги Смерти, мы сами становимся, как она.
— Ты противоречишь сам себе. Ты же умеешь любить, смеяться, плакать, сочувствовать — ты остался человеком.
— Я берег в себе эти качества, — его голос понизился, — берег, растил, не давал исчезнуть, но ты бы не справилась с этим. Я бы так или иначе потерял тебя… Просто там ты была бы счастлива, а став, таким как я, от тебя бы осталась только одна оболочка. И больше ничего. Мы тьма, и тьма нас забирает, поглощает.
