Когда-либо вообще, добавила она про себя.
Он потряс головой, то ли недоверчиво, то ли отказывая, и как-то неровно двигаясь, присел на кровать, незряче уставившись на раскрытые чемоданы.
Она наблюдала за ним, и ее охватило беспокойство. Она считала, что его реакцией будет злоба или холодная отстраненность, но, похоже, он действительно потрясен. Так, словно случилось нечто ужасное. Она подошла и села рядом с ним, ловя малейшие изменения в его лице. Саксона было трудно разгадать даже тогда, когда он был расслаблен, сейчас же его лицо было словно высечено из мрамора.
Анна сцепила пальцы.
— Я никогда не предполагала, что ты так отреагируешь, — бормотала она. – Я думала… Полагаю, я думала, что это тебя не очень-то озаботит.
Он вскинул голову и впился в нее взглядом, острым как бритва.
— Ты думала, что я уйду и больше никогда не вспомню ни о тебе, ни о ребенке? – резко и обвиняющее бросил он.
Она не стала отпираться.
— Да, я думала именно так. А что еще я могла подумать? Ты ни разу даже не намекнул мне, что я являюсь для тебя чем-то большим, нежели удобный сексуальный объект.
Его сердце мучительно сжалось, и ему пришлось отвести от нее взгляд. Она считала себя только удобством, а он измерял свою жизнь временем, проведенным с нею. Не то, чтобы он говорил ей об этом... Здесь она права. Но сейчас он нарушал свое правило держать ее в неведении. Может быть, потому, что он терял ее? Он чувствовал себя так, словно его раскромсали, но ему было слишком больно, чтобы разобрать, что нанесло ему большую рану: осознание того, что он теряет ее, или того, что он породил ребенка, тоже потерянного для него.
— Ты уже решила, куда переедешь? – безжизненно спросил он.
Она неслышно вздохнула, избавляясь от последней хрупкой искорки надежды.
— Нет, пока ничего конкретного, но это и хорошо. Я начала подыскивать, но не хотела принимать никакого решения, пока не переговорю с тобой. Я перееду в гостиницу. Не думаю, что мне понадобится много времени, чтобы найти другую квартиру. Можешь быть уверен - финансово я независима. Спасибо тебе за это. И спасибо за ребенка. — Она постаралась слабо улыбнуться, но он не смотрел на нее и этих стараний не увидел.
Он наклонился вперед и оперся локтями о колени, потирая лоб руками. Морщинки усталости избороздили его лицо.
— Нет никакой необходимости съезжать в гостиницу, — пробормотал он. – Ты можешь подыскивать другое место и отсюда. Нет смысла дважды переезжать. И есть много юридических вопросов, которые нужно урегулировать между нами.
— Нет, не нужно, — сказала она.
Чуть склонив голову в сторону, он бросил на нее острый взгляд.
– Не нужно, — настаивала она. — Ты удостоверился в моей финансовой безопасности. Я более чем в состоянии обеспечить своего ребенка. Если ты считаешь, что я собираюсь обобрать тебя до нитки, можешь продолжать в том же духе.
Он выпрямился.
— А что, если я хочу помогать ему. Это и мой ребенок. Или ты не собиралась позволять мне видеться с ним?
Она была совершенно сбита с толку.
— Ты имеешь в виду, что хочешь этого?
Этого она никак не ожидала. Чего она ждала, так это холодного и окончательного разрыва их отношений.
И снова его черты исказились от потрясения, словно до него дошло, что же он только что сказал. Он быстро сглотнул, встал и большими шагами закружил по комнате. Он был настолько похож на пойманное в ловушку животное, что она сжалилась и мягко сказала:
— Ладно, не имеет значения.
Ее слова, вместо того, чтобы убедить, казалось, взволновали его еще сильнее. Он запустил пальцы в волосы, а потом неожиданно повернулся к двери.
— Я не могу… Я должен кое-что обдумать. Оставайся здесь столько, сколько нужно.
Саксон вышел, прежде чем она смогла окликнуть его, прежде чем действительно поняла, что он оставил ее. Входная дверь хлопнула до того, как она успела встать с кровати. Она уставилась на пустое пространство, где он только что стоял, и вспомнила какое-то потустороннее выражение его глаз. Очевидно, он был куда сильнее взбудоражен, чем Анна допускала, и у нее не было никаких догадок на этот счет. Саксон хранил свое прошлое в полнейшей тайне, так что она абсолютно ничего не знала о его детстве, и даже о том, кем были его родители. Если у него и была семья, то она о ней не знала. С другой стороны, почему она должна была о ней знать? В конце концов, у него была собственная квартира, и вся почтовая корреспонденция шла туда. И она не думала, что он дал им телефон своей любовницы, для того, чтобы они могли связаться с ним, если бы его собственный не отвечал.
Она окинула взглядом квартиру, которую два года считала своим домом. Она не знала, сможет ли оставаться здесь, пока будет подыскивать что-то другое, несмотря на его щедрое предложение. Заявив, что не хочет оставаться здесь без него, она сказала истинную правду. Вся квартира была наполнена его присутствием, и не столько какими-то вещами, сколько болезненно-острыми воспоминаниями, которые долго не исчезнут. Ее ребенок был зачат на той самой кровати, на которой она сидела. Она на миг подумала об этом и ее губы изогнулись в кривой и нежной улыбке. А может и нет. Саксон никогда не ограничивал их любовные ласки только постелью, хотя зачастую, для удобства, они ее использовали. Она подумала, что с тем же успехом это могло случиться и в душе, и на диване, и даже на кухонной стойке - как-то в один промозглый день он приехал тогда, когда она готовила обед, и не пожелал терпеть до ночи.
Эти дни ошеломительной страсти теперь были позади, и она всегда знала, что так и будет. Даже если Саксон отреагировал не так, как она ожидала, конец все равно был предсказуем.
***
Саксон шел. Он шел автоматически, бесцельно и бездумно. Его все еще трясло от двойного удара, нанесенного Анной. Он не мог привести в порядок мысли и обуздать эмоции. Он так долго контролировал каждый аспект своей жизни, наглухо замуровав в памяти все когда-то случившееся, что считал, что монстры укрощены, а кошмары потеряли над ним свою власть. Но для того, чтобы разрушить его обманчиво хрупкий мир, достаточно было узнать, что Анна беременна. И что она покидает его. Боже, она его покидает!
Ему хотелось воздеть кулаки к небу и проклясть все, что судьба сотворила с ним, но боль была слишком велика. Он бы скорчился на тротуаре и завыл, как бешеный зверь, если бы это хоть немного уменьшило муку, переполняющую грудь и разум, но знал, что это не поможет. У него было и могло быть одно-единственное пристанище – рядом с Анной.
Он не мог думать о будущем. У него не было будущего, у него не было якоря. Он отказывался представлять бесконечную череду дней, ожидающих его. Он не мог представить даже один новый день, не говоря о нескончаемой веренице. День без Анны? Зачем он нужен?
