А Валентик, получивший первый сексуальный опыт еще четыре года назад, во время вечеринки с компанией разбитных одноклассниц, смотрел на плоские, «картонные» Лерины прелести, на нескладные руки и выступающие из-под легкого платья ключицы — и понимал, что за право обосноваться в этом доме надолго ему придется во многом себя пересиливать.
Внезапно руки и грудь девушки покрылись «гусиной кожей». «Курица ты мороженая», — жалостливо подумал Валентик. И спросил, вздохнув с изрядной долей обреченности:
— Слушай, у тебя вина нет? Хотя бы и начатой бутылки… Мне так — стресс снять…
«Выпью — может, что-нибудь и получится», — решил он, когда Лера метнулась на кухню.
И не ошибся.
Мать нашла его на третий день — Галина Семеновна пешком обошла все близлежащие кварталы, пока не увидела у Лериного подъезда знакомый красный «Харлей». Преодолевая колотье в груди и обеими руками обнимая живот, поднялась на четвертый этаж. Прежде чем позвонить в массивную, добротно обитую дверь, женщина долго отдыхала, прислонившись к перилам.
Леры дома не было — она уехала на консультацию в университет.
— Сынок… Ты что же это, сынок… — выдохнула Галина Семеновна, и слезы сразу же потекли из ее воспаленных глаз — три бессонные ночи давали о себе знать! — Зачем же ты так со мной, Валентик… Вернись домой, вернись, я тебя жду, я же все глаза проглядела, и Иван Гаврилович тоже волнуется, что ж это такое, мальчик мой… Валентик…
Сын стоял перед ней в новой шелковой рубашке заграничного производства и супермодных джинсах — Лерины родители не скупились на переводы в валюте для будущей студентки, а Лера не пожалела их для Валентика. На связке ключей от «Харлея» у Валентика уже болталось несколько дорогих брелоков и золоченая зипповская зажигалка — и это было только начало!
— Иди домой, мать… — хмуро сказал Валентик, не пропуская женщину дальше прихожей. — Иди, слышишь?
«Еще родит тут», — подумал он, с опаской глядя на нездоровые пятна, проступившие на материнских щеках.
— Да как же ты здесь будешь, сынок?! У чужих людей?!
— Ничего.
— Да как же это…
Все-таки она была его мать. Острая жалость полоснула Валентика по сердцу. Он неловко взял Галину Семеновну за руку и постарался придать своему голосу как можно больше убедительности:
— Мама! Ты иди домой! Мне тут лучше. Ей-богу, лучше. Дома у нас скоро будет шумно, и вообще… Мне готовиться надо. Я в университет поступаю. В МГУ.
— Сыно-ок??? — выдохнула Галина, расцветая на глазах. Будучи простой портнихой без связей, она и подумать не могла, что Валентикова судьба может обернуться настолько счастливо. В МГУ! До сих пор она в лучшем случае рассчитывала на какой-нибудь Рыбный или Строительный…
— Да. Представь себе. Конечно, пока еще ничего не ясно, и вообще может еще ничего не получиться, но я готовлюсь. И буду жить здесь — мне тишина нужна, понятно?
— Понятно… Понятно, сыночек! В университет, ну надо же… Ты учись, Валентик, учись… Мы с отцом тебе помогать будем, сколько сможем…
«Сколько вы там сможете-то!» — насмешливо подумал Валентик, кое-как выпроводив осчастливленную мать.
И был не прав — с этого дня все, что удавалось заработать Галине Семеновне за старой швейной машинкой, принадлежало Валентику. Женщина умудрялась строчить ночами даже тогда, когда у нее родился второй сын, Павлик. Иван Гаврилович, взявший на себя большую часть будничных забот, радовался первенцу безмерно, но Валентик… Валентик оставался у матери на первом месте.
И, между прочим, упоминая о том, что он, возможно, скоро станет студентом, Валентик мать не обманывал. Идея о поступлении юноши в университет — и именно в МГУ — была высказана Лерой. Она заговорила об этом на следующее утро после их первой ночи.
…Валентик проснулся от странной щекочущей ласки. Приоткрыв глаза, он увидел, что Лера, припав к нему, с каким-то священным трепетом покрывает его тело тихими поцелуями. Распущенные волосы неровной волной покрыли Валентикову грудь — от этого легкого скользящего прикосновения он и проснулся.
«Сейчас она спросит: „Милый, ты меня любишь?“ — подумал Валентик, поспешно опуская веки. И поморщился, потому что врать он вообще-то не любил. Вчерашний день не в счет.
Но Лера ничего такого не спросила. Забегая вперед, можно сказать, что она вообще никогда не задавала Валентику этого вопроса. Возможно, в глубине души она знала, какой последует ответ.
Она сказала другое:
— Милый, .. А ты правда собрался в грузчики?
— Куда? — удивился Валентик совершенно искренне.
— На работу устраиваться, в грузчики? Вчера говорил…
— Вчера? Ах да! Конечно, собрался.
— Но почему именно в грузчики?
— А куда? — усмехнулся он, не открывая глаз. — Кому я нужен? У меня десять классов образования.
— Тебе надо учиться, Валентик. — Узкая рука скользнула с груди на его смуглый живот. — Тебе нельзя в грузчики… Ты такой…
красивый. И добрый. И… умный… Тебя обязательно ждет большое будущее…
— Да куда я смогу поступить, сама подумай! Денег у меня нет. Мохнатой руки тем более.
Лера ничего не ответила — ее ладонь уже забралась под одеяло и начала вытворять там такое, что у Валентика перехватило дыхание. «Она страшна, как смертный грех, но, черт возьми, она умеет меня завести!» — подумал он перед тем, как перевернуться и погрести под собой это костлявое тело. Женский, первобытный сексуальный опыт проявился в Лере сразу, после первой же их ночи.
А вечером она кому-то звонила, с кем-то спорила, за что-то благодарила… Куда-то бегала. И торжественно сказала, присев к нему на постель (опустошенный Лериным натиском, Валентик весь день лениво провалялся в кровати ее родителей, зевая, щелкая пультом от роскошного телевизора во всю стену и стряхивая пепел прямо на ковер, — он учился курить обнаруженные в прикроватной тумбочке настоящие гавайские сигары):
— Валя! Ты поступаешь в МГУ!
— С ума сошла? — Он и вправду ей не поверил.
— Нет, Валя! — Лера нагнулась и подняла с пола упавшую подушку в наволочке с ручной вышивкой. — Я с ума не сошла. Ты поступаешь в М ГУ! На филфак. У тебя ровно три недели, то есть двадцать один день на подготовку.
— Яне…
— Ты меня слушай, миленький, слушай! Три недели ты будешь читать, читать и читать — классику, «серебряный век», символистов, соцреалистов — в общем, все… А потом пойдешь на экзамены. И все сдашь!
— Я не сдам!
— У меня родная тетя в приемной комиссии. Папина сестра. Поверь мне, милый, ты все-все сдашь! И сочинение. И литературу — устно. И русский — письменно. И английский… все! Но только…
Голос ее впервые дрогнул. Валентик приподнялся на локте, почуяв недоброе:
