Николас шутливо всплеснул руками.
— Признаю себя виновным в превышении своих прав старшего брата. Полагаю, я и в самом деле хватил через край. Просто дело в том, что это — ну, насчет жалости — раньше уже бывало и слишком часто. — Он положил руку на плечо Джессики. — Прошу меня извинить.
— В этом нет нужды, — просияв, сказала Джессика. — У меня тоже есть старший брат, по сути дела, ваш ровесник.
— А откуда вы знаете, сколько мне лет? — с любопытством спросил Николас.
— О, по-моему, отец мне рассказывал, — пояснила Джессика. — Он оформлял все бумаги по этому вот дому для вашего отца.
— Да, верно. Мне так и показалось, что фамилия Уэйкфилд звучит знакомо. А сестры у вас есть?
— Да, есть сестра, Элизабет. Мы с ней двойняшки.
— Да ну? — Глаза Николаса расширились. — Я бы хотел и с ней познакомиться.
— О, она здесь будет с минуты на минуту, — сказала Джессика, ощутив при этом легкое чувство вины, что не дождалась ее.
Ну ничего, Элизабет ее поймет. Раньше-то всегда понимала.
Элизабет Уэйкфилд изо всех сил старалась вспомнить, что же с ней произошло. Но после того, как она села в свой автомобиль, ей вообще ничего не припоминалось. Сквозь удушающий туман, заполнивший ее сознание, она усиленно заставляла себя попытаться сосредоточиться, но голова у нее кружилась и тело онемело. Она понимала лишь то, что на ней была бело-розовая полосатая форма добровольцев, помогавших в больнице, и что она выходила из двойных дверей бокового выхода больницы Фаулера. Ее встретил холодный и сильный порыв ветра, и она сразу пожалела, что оставила в машине свой свитер. Но это было вполне попятное упущение: когда вскоре после полудня она вошла в больницу, день был ясным, теплым и солнечным — вот она и решила, что свитер ей не понадобится. Но к тому времени, когда она уходила, над головой уже были грозовые тучи.
Впрочем, Элизабет не была совсем уж неподготовлена к непогоде. В ее сумочке был припрятан кремовый шарф, который она торопливо повязала вокруг шеи. А потом, крепко обхватив руками тело, она проворно пошла через автостоянку к своему красному «фиату».
Стоянка уже почти опустела, и Элизабет был виден лишь еще один автомобиль — старенький, потрепанный фургончик серого цвета, припаркованный рядом с ее машиной. Поскольку Элизабет торопилась, она лишь мельком взглянула на него. Прежде чем отправиться домой и приготовиться к званому вечеру, который ей предстояло сегодня посетить, она еще должна была притормозить у дома Макса Делона, чтобы быстренько провести с ним урок. Короче говоря, она уже опаздывала.
«Джессика меня просто убьет», — подумала Элизабет, вставляя ключ в замок дверцы машины. Она же твердо обещала сестре подвезти ее на этот вечер и знала, что Джессика мечтает попасть туда как можно скорее.
Она было уже собралась позвонить Джессике и сказать, чтобы та добиралась до места как-нибудь иначе, но в самый последний момент передумала. Идти пешком обратно в больницу было неблизко, а она замерзла. Да и тратить попусту время уже было некогда.
Едва забравшись в машину, Элизабет подула на ладони, чтобы согреть их, а потом уж и завести двигатель. Она вставила ключ в зажигание и... все вокруг нее поблекло и исчезло. С этого момента в памяти Элизабет все стерлось. Она пыталась открыть глаза, но что-то мешало ей видеть. Элизабет неистово затрясла головой, словно пытаясь стряхнуть эту темную тучу, которая, похоже, обволакивала ее. И все-таки ей не удавалось сосредоточиться ни на чем. Она попыталась поднести руку к глазам, но не смогла. Именно тогда к ней и пришло ужасное осознание: руки были связаны у нее за спиной, завязаны были и глаза. Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы избавиться от паники, грозившей охватить ее. Голова немного прояснилась. Элизабет заставила себя сохранять спокойствие и разобраться в ситуации.
«Где я?» — думала она, подавляя охватившее ее ощущение ужаса. Воздух был влажным и прохладным, но все же не таким жгуче-холодным, как снаружи. Пахло застарелым сигаретным дымом, смешанным с каким-то пикантным ароматом, но Элизабет не распознала, каким именно. Поверхность под ней покачивалась, ощущение было таким, что она движется в какой-то машине.
И внезапно ее память метнулась назад — темный силуэт какого-то крупного мужчины. Она попыталась закричать, но, прежде чем ей удалось это сделать, мужчина чем-то зажал ей рот и поволок Элизабет из ее автомобиля в тот серый фургончик.
Теперь она довольно отчетливо видела образ этого потрепанного фургончика. Так... фургончик, мужчина, он везет ее куда-то. Но куда же? Туда, где он ее убьет? Или сотворит с ней такой невыразимый, такой мучительный ужас, о котором даже и подумать-то страшно?
Она больше не могла сдерживаться. Теперь, когда Элизабет осознала, что ее судьба находится в руках какого-то незнакомца с неизвестными намерениями, ее охватила паника. Она оказалась в ловушке и вообще не понимала, что это за ситуация. Элизабет попыталась закричать, но через кляп, заткнувший ей рот, звук ее голоса вряд ли был громче, чем при полоскании рта водой.
К счастью, она снова потеряла сознание.
Макс Делон внимательно разглядывал страницу так долго, что текст расплывался в массу черного шрифта, в котором нельзя было различить ни слов, ни букв. У него не было ни малейшего представления о том, что он читал. Хотя книга была напечатана на английском языке — это была трагедия Шекспира «Отелло» — и название-то Макс понял, она вполне могла бы быть и на другом языке.
— «Сэр, он слишком опрометчив, внезапен в раздражении своем, того гляди, свой жезл на вас обрушит», — снова прочитал Макс эти слова и в смятении покачал головой. Никто из известных ему людей не говорил подобным образом. Он чувствовал, что со стороны мистера Коллинза было ужасно несправедливо рассчитывать, что он сможет понять значение этого бреда, не говоря уже о том, чего ради этому Яго вообще понадобилось нести все это.
«Ох, лучше бы уж Лиз поскорее добралась сюда», — подумал он, посильнее протирая глаза, должно быть, уже в сотый раз за сегодняшний вечер. Он украдкой бросил очередной взгляд на электронные часы, водруженные на его стереодинамике. Семь часов. Он мог дать голову на отсечение, что Элизабет обещала ему приехать в самом начале седьмого. С другой стороны, он, конечно, мог ее неправильно расслышать. И тогда это стало бы отнюдь не первым случаем, когда его подводил слух.
Макс сидел на диване в цокольном этаже, который был оформлен как радиостудия в миниатюре. Он поводил глазами слева направо, с тоской таращась на двенадцатиструнную электрогитару «Телекастер», прислоненную к стереодинамику. Ему так хотелось поиграть, что у него ныло все тело, но он не осмеливался и приближаться к любимому инструменту. Меньше всего ему были нужны новые неприятности.
