От этих мыслей Элина невольно покраснела.
— Хм, — бормотнула она, чуть не подавившись кусочком рыбы. — Могу предположить, что Геснеры после всего случившегося вряд ли захотят воспользоваться моими услугами. Вы говорили с ними после того, как?..
Он посуровел еще больше.
— Я звонил им вчера вечером. Они в отчаянии.
Элина вздохнула, вспомнив интеллигентную пожилую пару, которая души не чаяла в своей дочери.
— Понимаю, — тихо произнесла она. — Ранняя и неожиданная потеря детей противоречит законам природы. Могу себе представить, как трудно им будет пережить ее гибель.
— Не то слово, — вздохнул он. — Не знаю, в чем они теперь найдут утешение. Боюсь, что горе сломает их… — В его глазах мелькнула враждебность. — Я абсолютно уверен — они не захотят видеть вас в своем доме. Вы будете напоминать об их потере. Советую держаться от них подальше, пока они сами не дадут знать о себе. Желательно так же поступать и со мной. Если вы порекомендуете кого-нибудь из ваших опытных знакомых, кто сможет закончить начатую вами работу, это будет лучшим выходом для всех нас.
Элина посмотрела на него сквозь бокал с вином.
— Меня нисколечко не удивляет то, что вы сказали. Я глубоко сочувствую и уважаю Геснеров и не собираюсь опровергать вашу точку зрения, — ответила она, не проявляя внешне своего смущения. — Мне давно понятно, что я вам не нравлюсь, мистер Дэниел, а потому не воспринимаю всерьез ваши нападки на меня из-за гибели Сильвии. Если Геснеры будут готовы воспользоваться моими услугами, они сами сообщат мне о своем решении. Понимаете — сами, без посредников. И я всегда пойду им навстречу.
— И все же будет лучше, если вы будете держаться от них подальше, — повторил он упрямо, стараясь парализовать ее волю. Его настойчивость и тон, которым это было сказано, больно задели ее. Элина готова была протестовать до тех пор, пока хватит сил. Однако надеяться переубедить и преодолеть его антипатию было бессмысленно. Ясно, что он связывает ее с той болью, которая продолжает рвать его сердце.
Она хотела было встать и уйти, однако гордость не позволила ей это сделать. Стараясь сдержать дрожь в голосе, Элина произнесла:
— В таком случае почему бы вам не пересесть за другой столик? Ведь, по-вашему, во мне сконцентрировались все мыслимые грехи.
В воскресенье Элина завтракала в городе, куда отправилась на осмотр ботанических садов. Она даже не вернулась на ланч, а перекусила в придорожном кафе сандвичем и салатом.
Часы показывали два, когда она добралась до гостиницы. К этому времени бриз, спасавший от жары, прекратился. Она уселась с книжкой в шезлонге во внутреннем дворике. Элина была утомлена и плохо проведенной ночью, и жгучим карибским солнцем. Сбросив с себя блузку и юбку, она заменила их на бикини. Ей не хотелось встречаться с Бернардом, с его холодными презрительными глазами, о которых неприятно было вспоминать.
Под усыпляющий шорох океана, бульканье воды в фонтанах в нижнем саду ее клонило в сон. Напряжение, которое она испытала за прошедшие дни, ослабело, драматические события отступили на задний план. Нега, охватившая ее, приятно растекалась по телу. Голову окутала сонная дремота.
Элина не заметила, как изменились вокруг нее краски. Очнулась она внезапно, когда до ее слуха донеслись странные, тревожащие звуки, идущие из ее номера.
Элина сразу же вспомнила о плакатиках, развешанных повсюду в гостинице. В них постояльцев призывали запирать свои двери, а наиболее ценные предметы сдавать на хранение администрации. У Элины не было ценных вещей за исключением фотоаппаратуры. К тому же она была уверена, что дверь в номер заперта.
Однако сомнений не было: в номере кто-то возился. Скосив глаза, сквозь стеклянную балконную дверь она заметила тень человека, ходившего взад и вперед по комнате.
Посмотрев на часы, она поняла, что продремала больше часа. За такое время грабитель вполне мог подобрать ключ и заняться своим черным делом.
Элина выскользнула из шезлонга и тихонько протиснулась в полуоткрытую дверь балкона. Она уже была готова броситься на незнакомца, но, потрясенная, застыла на месте.
Перед ней стоял полуобнаженный Бернард в шортах цвета хаки. Бернард прислонился к шкафчику, в котором еще находились вещи Сильвии. На его ладони лежало бриллиантовое кольцо, вероятно, его подарок невесте. Камни переливались всеми цветами радуги.
Элина шумно выдохнула давно удерживаемый в легких воздух. Этот звук, нарушив тишину, царившую в комнате, заставил Бернарда поднять голову. Он уставился на нее невидящим взглядом, от которого у Элины поползли по спине мурашки. Его темно-зеленые глаза напоминали мох на древних могильных плитах.
Сердце у нее наполнилось жалостью, злость куда-то улетучилась.
— Бернард, — еле слышно проговорила она, прижав руки к груди. Она произнесла его имя, словно заклинание, которое должно было облегчить его страдания.
Он моргнул и посмотрел на нее таким взглядом, будто бы только что очнулся от глубокого сна.
— Мне сказали, что вы ушли на целый день, — заговорил он. Вместо привычного раскатистого баритона Элина услышала сдавленный хрип. — Я подумал, что сейчас самое подходящее время заняться этим…
Пальцы его крепко сжали кольцо, другой рукой он продолжал перебирать содержимое открытого ящичка: шелковое белье, ленточки и прочую мелочь, оставшуюся от Сильвии.
Наконец Бернард бесстрастно сгреб обеими руками пожитки Сильвии и запихнул их вместе с кольцом в чемодан.
Когда он занимался упаковкой, что-то, выскользнув из его рук, упало на пол. Элина не успела подхватить. Это была фотография в кожаной рамке, которая еще недавно стояла на тумбочке около кровати. В рамке помещались две фотографии. На одной был изображен Бернард, на другой — Сильвия.
Элина нагнулась, подняла рамку и передала ее Бернарду. Он поставил ее на край кровати и долго смотрел на портрет своей погибшей невесты.
Его лицо не выражало никаких эмоций. Проходила секунда за секундой, атмосфера становилась все тягостней. Не выдержав, Элина принялась сама укладывать вещи Сильвии.
Ну вот, еще одно прощание, подумала Элина с сочувствием. Но всему должен прийти конец.
Приблизившись к нему, она осторожно взяла фотографию. Он как-то странно взглянул на Элину сквозь густые ресницы. По выражению глаз она не смогла определить, что Бернард чувствовал. Понятно было лишь, что он пытался скрыть свое угнетенное состояние, словно в нем было что-то умалявшее его достоинство. Точь-в-точь так же вел себя и ее брат Нил, когда его постигло горе.
Почему, что бы ни случилось, мужчины стараются выглядеть бодро, скрывают от женщин свою слабость? Неужто они и впрямь полагают, что проявление слабости накладывает на них отпечаток безволия, от которого трудно впоследствии избавиться?
