— Ты не хочешь меня поздравить? — изумился он.
Арчер заставила себя улыбнуться.
— Разумеется, дорогой. Я прекрасно знаю, что это для тебя значит. Но мне интересно, чем твое повышение обернется для меня.
Луис недовольно сдвинул брови.
— Любая жена переживала бы за своего мужа. Ведь повышение означает рост зарплаты, не говоря уже о привилегированных акциях и баснословных премиях в конце года.
Повернувшись к нему спиной, она надевала бюстгальтер. Будь она проклята, если начнет ругаться с ним в голом виде. Видимо, он понял, что она приготовилась к обороне.
— О черт, извини, не стоило заговаривать о деньгах. Но, видишь ли, у меня не было богатого папочки и приходилось трудиться, чтобы зарабатывать на жизнь.
Арчер глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Этот номер у него не пройдет. Последнее время он все чаще бередит старые раны, которые, как она наивно полагала, давно затянулись. Да, она богата, но вышла замуж за Луиса, хотя семья всячески противилась этому браку. Деньги для нее значили мало. Она ценила людей за другие достоинства.
Однако Луис почему-то так и не смог простить ей того, что она родилась на солнечной стороне улицы. С его точки зрения, это был непростительный грех.
— Может, не станем портить друг другу нервы? — предложила она. — Лучше отметим твое повышение. Пойдем в хороший ресторан, устроим праздничный ужин. Как ты на это смотришь?
Его лицо разгладилось.
— Прошу прощения, но я разволновался и забыл сказать, что у меня совершенно нет времени. Надо принять все дела Стива. Я приехал домой перекусить и сообщить тебе кое-что.
— Что именно?
— Стив должен был семнадцатого октября ехать в Гонконг. Мы закрываем там наши предприятия.
— Почему? Я слышала, они приносили неплохую прибыль.
— В Гонконге цена труда подскочила до пятнадцати долларов в день, а в Мексике за ту же работу можно заплатить два доллара. Как обычно, все упирается в деньги.
— И насколько затянется твоя командировка?
Надев футболку, Арчер опять села к зеркалу, чтобы с помощью кремов избавиться от морщин, спутников тревоги и беспокойства.
Луис в это время менял рубашку.
— Поездка займет шесть месяцев, плюс-минус несколько недель. Три месяца в Гонконге, потом еще три месяца в Гвадалахаре и Хуаресе. А поскольку ты любишь путешествовать, думаю, командировка станет настоящим праздником. Это будет грандиозный бал.
— Скорее длинная попойка. Но я вряд ли смогу поехать. В ноябре откроется моя выставка в Санта-Фе. Ради такой выставки многие художники готовы заложить душу дьяволу. Ты же не хочешь, чтобы я отказывалась?
Арчер умоляюще протянула к нему руки.
— А как же я? Какого черта делать мне? Остаться дома и упустить шанс, который выпадает раз в жизни?
— Конечно, нет. Только подумай немного и обо мне. Двадцать четыре года я всегда была рядом с тобой. Неужели теперь я не имею права посвятить эти шесть месяцев себе?
Арчер закусила губу. Час назад, отстаивая творческую жизнь Марианны, она не предполагала, что будет вынуждена отстаивать и свое право на творчество.
— Черт возьми, Арчер, ну какое значение имеют для тебя шесть месяцев?
— Если я уеду из города, подведу Лиз, музей и другие галереи, которые рассчитывают получать мои работы регулярно, то через полгода не смогу запросто начать все сначала. Меня уже не будут принимать всерьез.
— Не сказал бы, что ты сильно нуждаешься в деньгах. — В голосе Луиса появились обвиняющие нотки.
— Ты прав. Я бы делала скульптуры даже бесплатно. Я не только хочу, я должна это делать. У меня за плечами часть жизни, и все время я жила для других — для родителей, для тебя, для наших сыновей. Впервые я имею шанс сделать что-то для себя.
— Я думал, тебе нравится быть женой и матерью.
— Да, нравится. А еще мне нравится быть художником! Я хочу достичь большего, уж ты-то должен понимать это лучше других.
Луис быстро подошел к ней, взял ее за руки, заглянул в глаза.
— Но я хочу, чтобы мы поехали вместе. Ты — моя жена и должна быть рядом. Ты мне нужна.
В спальне повисла гнетущая тишина. Арчер поразило искаженное волнением лицо мужа. Он все сильнее сжимал ее руки.
— Ну, пожалуйста, дорогая. Это так много для меня значит.
Еще немного, и она не выдержит, сдастся.
— Если бы ты попросил меня об этом полгода назад, я без колебаний отправилась бы с тобой хоть на край света. Но ни один художник, если он в здравом уме, не откажется от участия в музейной выставке, особенно, если там одновременно будет такой художник, как Роман Де Сильва.
— Понятно. Ты уже все решила, — неожиданно капитулировал Луис.
Капитуляция не доставила ей никакого удовольствия, она не любила разочаровывать мужа.
— Это ведь не конец света.
— Конечно, не конец, — ответил он, поворачиваясь к ней спиной.
— Я уже ездила с тобой на эти увеселительные прогулки, и что? Ты все время занят, у тебя нет свободной минуты.
Луис достал из шкафа пиджак и, тщательно избегая ее взгляда, перекинул его через руку. Он вел себя, как ребенок, которого отчитала строгая мать.
— Я скажу секретарше, пусть закажет только один билет.
Арчер почувствовала, что ее решимость дала трещину.
— Давай хотя бы откроем бутылку шампанского и отметим твое повышение, — предложила она.
— У меня уже нет времени, — неожиданно улыбнулся он. — Может сделаем это, когда я вернусь?
— Буду тебя ждать.
— Кажется, я зря устроил сцену. Черт, в конце концов, это всего несколько месяцев. На Рождество я обязательно приеду.
В его голосе прозвучали давно забытые юношеские интонации.
— Неужели ты не понимаешь, что я тебя люблю и очень рада за тебя?
Улыбнувшись в ответ, она подошла к нему и обняла. От него пахло крепким мужским одеколоном. Запах был незнакомым и очень сексуальным. Целуя Луиса, она пожалела, что у них слишком мало времени. Он тоже нехотя разжал руки.
— Прости, дорогая, но я опаздываю.
Он ушел так быстро, что она даже не успела ответить.
Вернувшись к туалетному столику, она взглянула на себя в зеркало. Будущее, которое сегодня утром казалось ей надежным и предсказуемым, стало вдруг ускользать. Арчер почувствовала, что теряет равновесие, будто ее мир внезапно рухнул.
1 августа 1988 года
В юности, живя в резервации апачей Сан-Карлос, Алан Долгая Охота и не думал, что когда-нибудь настанут такие времена, как сейчас. На рассвете он оседлал любимую лошадь, долго ездил верхом по живописным окрестностям, а потом отправился в свою мастерскую, которая вызывала зависть коллег. Начав работать, Алан забыл о времени. Идеи, рождавшиеся в его мозгу, казалось, без всяких усилий стекали на кончик кисти и послушно ложились на холст. Непрерывный восьмичасовой труд нисколько не измотал его, и вот теперь он сидит за столиком лучшего ресторана Феникса, куда его не пустили бы пятнадцать лет назад. А с ним сидит прекрасная женщина.
