— Мне кажется, что даже сильная любовь иногда не может смягчить глубокое душевное потрясение, — ответила я. — Целовать любимую девушку и видеть руку в замшевой перчатке, которая бьет по лицу, — на это способен не каждый человек.
— Да, в нашей сегодняшней жизни почти невозможно встретить таких Иванов Васильевичей, способных навсегда отказаться от любви всего лишь из-за один раз подсмотренной сцены жестокости, — задумчиво произнес Павел. — Было бы проще забыть об этой дикости.
— Таких людей с их высоконравственным отношением к жизни не понимали и не понимают во все времена, — заговорил неожиданно адвокат. — Нам все время твердили о высоких материях, о благородстве, жертвенности и милосердии, а в жизни человеку на самом деле требуются твердость, самообладание и беспристрастность. Без этих качеств трудно выжить.
— Твердость, самообладание, беспристрастность, — повторила я, загораясь возмущением. — Не подскажете, где же взять столько камня?
— Конечно же не в литературе, — усмехнулся адвокат.
— По крайней мере, ни одно гениальное произведение не основано на ненависти и презрении к человеку, только на любви, — сказала я в ответ.
— Совершенно с вами согласен, — поклонился он в мою сторону. — И все же нельзя на одной литературе учиться отношению к человеку и к жизни. Чрезмерная впечатлительность, прекраснодушие и мягкосердечие могут навредить.
— И что же вы предлагаете?
— Я ничего не предлагаю. Я просто предпочитаю не слишком погружаться в те сложные психологические переплетения и тонкие душевные переживания, о которых говорит русская литература. Жизненные перипетии намного грубее и прозаичнее и не требуют глубоких и серьезных размышлений.
— Говоря проще, лучше не морочить себе голову, — презрительно произнесла я.
— Ну зачем вы так! — поморщил нос мой оппонент. — Хочу обратить ваше внимание, Иван Васильевич оказался самым настоящим сибаритом — после этой истории он решил нигде не служить, то есть, говоря современным языком, не работать. По-моему, его решение было продиктовано эгоистичным желанием избежать в будущем похожей неприятной ситуации, что так характерно для русского барина, боящегося потревожить свою совесть лишний раз.
Ужасно неприятный человек, не правда ли?
Когда мы выходили из кафе, я неожиданно поскользнулась на мокрых ступеньках крыльца. Адвокат заботливо поддержал меня за локоть.
— Но я же советовал вам не носить обувь на высоком каблуке, — прошептал он мне в ухо.
Если бы я была мужчиной, я бы вызвала его на дуэль и с удовольствием проткнула шпагой. Хотя… как сказал в одной из своих эпиграмм Альфред де Мюссе: «Пускай спокойно жалит жалкий гад…»
Признаюсь сразу: этот разговор только усилил мою антипатию к адвокату. Поэтому я не стала лукавить и постаралась выразить свою неприязнь к нему в разговоре с Кирой, когда она позвонила, сгорая от желания узнать, какое впечатление произвел на меня адвокатишка.
— Вы зачем привели этого адвоката? — спросила я ее без предисловий.
— А разве он тебе не понравился? — удивилась подруга.
— Нет. Слишком высокомерный.
— Но ты же его совсем не знаешь, а уже выносишь вердикт, — возмутилась Кира. — Так дело не пойдет. Вот познакомишься с ним поближе — и тогда поймешь, что он умный, обаятельный и добрый человек.
— Да, наделен всеми возможными и невозможными достоинствами. Но я не собираюсь общаться с таким идеальным мужчиной.
— Послушай, Оля, не иронизируй. Нельзя судить о человеке по первой встрече.
«Какая разница. Сколько бы их ни было, этих встреч, человек от этого лучше не станет», — подумала я и произнесла:
— И все же он невыносим. Разве ты не видела, какое недовольное выражение было у него, когда мы сидели за столом? Его лицо только и говорило: «Все — дураки, один я — умный».
— Тебе просто показалось, — мягко сказала Кира. — Тебя задело то, что его мнение не совпало с твоим, поэтому ты и злишься, — добавила она, посмеиваясь. — Но я почему-то убеждена, что вы с Олегом непременно поладите. Кстати, ему тридцать шесть, и он не женат, вернее, давно разведен. Приехал год назад из Воронежа. Так что тебе все карты в руки.
— Боюсь, что не смогу воспользоваться твоими сведениями. К тому же я не собираюсь посягать ни на чью свободу, — решительно запротестовала я.
— Ты относишься к себе наплевательски, — раздраженно произнесла лучшая подруга.
— А ты мне его так расхваливаешь, будто он богатая невеста, а я разборчивый жених. Не думай, я не клюну на твои уловки.
— Ты из-за своих принципов останешься одна и будешь потом локти себе кусать, — обиделась на меня Кира.
— Нет, я не просто останусь одна и буду кусать себе локти, но еще и умру в окружении огромного количества кошек и собак, — ответила я ей.
— Почему в окружении кошек и собак? — изумилась подруга.
— Потому что одинокие люди, по данным статистики, заводят чаще всего именно этих животных!
Через две недели мы снова встретились с этим несносным человеком, который чуть не стал причиной ссоры с подругой. В соседний город приехала Третьяковская галерея и привезла на выставку тридцать картин. Среди них долгое время находившуюся в запасниках картину Федора Степановича Журавлева «Перед венцом». Мне очень хотелось ее увидеть, и я позвонила Кире, предложила посмотреть выставку. Она сразу же согласилась, и мы условились осуществить задуманное в ближайшее время.
Кира и Павел заехали за мной. Меня ожидал сюрприз — оказывается, с нами на выставку отправился адвокат. Вот не знала, что он — большой поклонник живописи. Меня чуть не передернуло от раздражения.
— Это твоя проделка? — прошептала я Кире.
— Моя, — не стала отказываться подруга. — Это я пригласила Олега, а то он совсем заскучал в одиночестве.
— Такому человеку, как он, одиночество полезно, — язвительно заметила я.
Адвокат и Павел тихо вели беседу о своих адвокатских проблемах, Кира дремала, я смотрела в окно. И вдруг краем уха услышала окончание фразы, которая очень развеселила меня.
— …Как у Драйзера в его «Лавке древностей». — Эти слова принадлежали адвокату.
— Не у Драйзера, а у Диккенса. Если читаете книгу, запоминайте ее автора, — бесцеремонно вмешалась я в разговор.
Они замолчали, а я осталась довольна, как будто вернула ему оскорбление за каблуки.
Когда я смотрела на прекрасную картину Журавлева, вспомнила героиню картины Василия Пукирева «Неравный брак». Начало и завершение одной темы, одной драмы, одной композиции. Мне нравится бытовая живопись, но все же больше всего я люблю пейзажи Левитана. Самая потрясающая его картина — «Над вечным покоем». Прав был Фет, когда говорил о невозможности передать словами всю сложность, изменчивость и богатство человеческих ощущений:
