синица на ветке позволяет понять, что мир вокруг существует на самом деле.
Утираю рот рукавом блузы с чужого плеча, которую мне выдали в больнице. Я знаю, там. За тяжелой дверью он меня ждет. И Марк не сомневается в моем выборе, хотя, я бы наверное предпочла быть растерзанной диким зверем. Вот только я очень хочу жить, и знать кто я.
В сенях тепло, пахнет деревом и раскаленным на солнце камнем. Дневное тепло еще не успело покинуть эту хижину. Марк бросает дрова в небольшой очаг, и сейчас кажется еще более страшным. Огненные блики на его лице, и отражающееся в глазах пламя, делают мужчину похожим на адского демона.
- Ты не ответил на мой вопрос,- говорю я, стараясь, звучать уверенно. Но выходит жалко. Вижу, как напрягаются его плечи.
- Ты все таки сделала идиотский выбор,- ухмыляется он, поворачиваясь ко мне израненной щекой.- Я думал ты выберешь гризли.
Он подходит медленно, почти бесшумно. Втягивает ноздрями воздух, как дикий зверь на охоте. Я его жертва, я это знаю и не имею ничего против.
Глава 4-1
«Наказание не может быть спасением»
От воспоминаний спастись невозможно. Нельзя вытравить из памяти боль потери, и принять страшную истину – их нет больше. Слабые люди ищут утешения в алкоголе, наркоте, психотропах. Мне ничего не помогло. Я наверное самый поганый вид слабаков, самый проклятый. Боль никуда не уходила, просто ненадолго пряталась, а потом горьким похмельем выползала из потаенных уголков моей памяти, становясь еще более разрушительной.
Мне ничего не помогало. А сейчас я слышу тихое дыхание стоящей за моей спиной женщины, и чувствую себя предателем. Чертова боль отступает, тихо, будто на цыпочках, в присутствии этой странной твари, которую я должен ненавидеть.
- Ты могла бы треснуть меня по темечку поленом, и просто уйти,- ухмыляюсь я, зная, что становлюсь еще уродливее. Чертов шрам служит мне напоминание о том, что я стер с земли мразь, убившую мою семью. А вот его семя я так и не смог вытравить. Смотрел на яростное пламя беснующееся вокруг машины, в которой подыхал мой враг, и видел глазенки маленького мальчика, безропотно смотрящего на меня сквозь заднее, чудом уцелевшее стекло. Запрещал себе что – то предпринимать. Ведь тварь, породившая его на свет не пощадила моего ребенка и любимую женщину. Хотел бежать, но не смог. А ребенок не метался, не плакал, заглядывал в мою черную душу васильковыми глазами, принимая свою участь. И я не смог уйти.
Взрыв прозвучал, когда я уже вытащил мальчишку, я бросил его на землю. Сам упал сверху, чувствуя адскую боль и проклиная себя за то, что снова оказался слабаком. Ребенок тихо всхлипнул, и заплакал, приводя меня в чувство.
- Пора линять, братан,- прохрипел я, подхватывая на руки легкое тело.
- Там не было папы,- прошептал малыш, обвивая мою шею окровавленными ручонками. Только тогда я заметил, что кровь стекает с моего лица. – Он ведь еще жив?
Я промолчал. Зачем врать ребенку? Уже тогда я знал, что он вырастет в ненависти и станет таким же бездушным и пустым внутри, как я. Я сделаю для этого все.
Осколок стекла повредил лицевой нерв, и теперь я стал похож на циркового уродца. Но меня это только радует, шрам напоминает мне о том, что я смог отомстить.
Глава 4-2
И теперь чертово прошлое снова постучало в мою жизнь, явившись в образе женщины с васильковыми глазами, такими же, как у ребенка считающего меня своим отцом. Он уже забыл ту страшную аварию, в которую я загнал его биологического родителя. Детская память очень гибкая. И я понимаю, что не могу ее ненавидеть, черт бы ее побрал эту гребаную дрянь.
- Мне кажется, что это не принесло бы тебе успокоение,- тихо шепчет Ангел, выдирая меня из болезненных воспоминаний, как репку из могильной земли.
- Что ты хочешь от меня? – хриплю я, не в силах противостоять притяжению этой ведьмы. Она мой враг.
- Я так замерзла, — ведьма хнычет, как маленькая девочка и я только сейчас замечаю лихорадочный румянец на ее бледных, впалых щеках. И то, как худое тело сотрясает дрожь, я чувствую физически. Воздух вибрирует, как натянутые невидимые струны.
Медленно подхожу к застывшей женщине и прикасаюсь губами к покрытому бисеринками пота лбу. Он пышет огненным жаром. Как машина, в которой подох человек, она ведь, наверное, любила его. А разве можно любить монстра?
- Когда ты ела в последний раз?
Мой вопрос заставляет ее вздрогнуть Чертовы васильковые омуты становятся тусклыми как стекляшки. Ангел смотрит на меня, но кажется не видит - словно в пустоту, в вечность.
- Я задал тебе вопрос.
- Я не помню.
Тихий шепот, как шипение змея искусителя проникает куда – то в глубины моего сознания. Что это? Жалость? Но так ведь не должно быть. Врагам нельзя сочувствовать.
- Просто надо немного прилечь. Все пройдет,- горячечно бредит Ангелина, чуть шевеля потрескавшимися пересохшими губами. Делает шаг, и падает. Я успеваю подхватить ее, удивляясь, что почти не чувствую веса в своих руках.
На двухспальной кровати она кажется еще более хрупкой, словно прозрачной. Стонет, мечась в беспамятстве, и шепчет обрывки спутанных идиотских фраз, постоянно произнося имя сына, и по иронии моё.
- Не уходи,- вдруг совсем адекватно говорит женщина – проклятье. – Я больше не могу быть одна.
- Я сварю суп,- морщусь, борясь с желанием бежать со всех ног от этой прилипалы.- Кажется в морозилке была курица. И запомни раз и навсегда, я не сиделка. И тем более не душеспаситель. Я со своей – то не могу разобраться. Ты мне никто, не нужна, и не станешь кем – то. Потому что между нами такая пропасть, через которую ты сама не захочешь перебираться. Когда...
- Я люблю тебя?
Снова этот идиотский вопрос.
- Мне кажется, что мы
