У мальчика почти не оставалось времени на игры: Онория требовала, чтобы Робин целыми днями учился читать, считать, французскому и латыни, и хотела, чтобы внук отправился в Харроу как можно раньше. То, что Изабель считала его слишком маленьким для этого, в расчет не принималось. По завещанию покойного мужа воспитание мальчика доверялось его матери и брату.
Изабель даже не догадывалась, как сильно Роберт ее ненавидел, пока не огласили его последнюю волю. Чистая правда, их брак нельзя было назвать счастливым: их поженили по соглашению, не думая о любви или хотя бы о привязанности, и все же Изабель испытала настоящее потрясение, узнав, что ее и Робина полностью отдали во власть семьи. Если она выйдет замуж или даже просто подружится с кем-то без одобрения Чарлза и Онории, ей запретят видеться с сыном. Чарлз также получил право распоряжаться ее состоянием, чтобы удержать ее от соблазнов, жертвой которых может стать богатая одинокая женщина.
Согласно завещанию Роберта, поведение Изабель должно быть безупречным — в соответствии с безукоризненной репутацией семейства Мейтленд. Если возникнет хотя бы малейший намек на скандал из тех, в которые попадала мать Изабель, Онория позаботится, чтобы все приличные дома в Лондоне для нее закрылись навсегда.
Мнение светского общества ничего для Изабель не значило, но сын был единственно важным в ее жизни. Она не вынесла бы разлуки с Робином, поэтому вела себя так, как от нее требовалось. В основном.
И сейчас Изабель смотрела на радостное лицо Робина, на рыжие волосы, доставшиеся ему от ее семьи, на улыбку и глаза, в точности такие, как у ее матери. Как это, должно быть, возмущает Онорию!
Робин весело болтал про уток. Изабель прикусила губу, думая о том, чем рисковала ради нескольких минут наслаждения в объятиях Блэквуда. Это никогда, никогда не должно повториться, даже если ей придется всю оставшуюся жизнь прожить без единого мужского прикосновения!
Дверь открылась без такой любезности, как стук. Изабель, сидевшая к ней спиной, увидела, как исчезает улыбка няни, и сразу поняла, кто вошел, ей даже не пришлось оборачиваться.
— Добрый день, мисс Кирк, — чопорно произнесла няня, подтверждая правильность догадки. Сердце Изабель упало. Она повернулась и наткнулась на неодобрительный взгляд наемной компаньонки Онории.
— Леди Онория и лорд Чарлз велели мне сообщить вам, что они ожидают вас в столовой, графиня. Вы на пятнадцать минут опоздали на ленч.
Джейн Кирк внимательно окинула Изабель взглядом, словно надеялась обнаружить какое-то более серьезное преступление, чем сидение на полу детской. Она писала за Онорию письма и читала ей полезные книги, но вдобавок Джейн еще и шпионила для ее милости.
Джейн задумчиво прищурилась. Изабель вспомнила, что на этот раз она в самом деле провинилась, и почувствовала, как пылает ее кожа. А вдруг существуют какие-то предательские признаки, выдающие, что женщина недавно переспала с мужчиной — да еще и очень хорошо! Ей хотелось куда-нибудь спрятаться, но вместо этого Изабель поднялась как можно грациознее и взглянула на компаньонку.
— У вас все платье в пятнах, графиня, — холодно произнесла Джейн Кирк. Какое облегчение! Она обнаружила всего лишь джем! — Я сообщу леди Онории, что вы прибудете еще позже, поскольку вам нужно переодеться.
Изабель подавила порыв разгладить юбку. Джейн открыла дверь, считая, что Изабель мгновенно кинется выполнять распоряжение Онории, но та повернулась и обняла Робина: мальчик притих и перестал улыбаться сразу же, как только Джейн ворвалась в детскую.
Изабель поцеловала его в щечку и прошептала на ушко:
— Попроси няню, чтобы повариха собрала для нас весь засохший хлеб. Встретимся у пруда с утками в три часа.
— Я возьму еще мой хлеб с ленча, — шепнул Робин в ответ.
— Я тоже, — ответила Изабель, и сын улыбнулся.
— Растущие дети нуждаются в еде, а утки — грязные создания, — неодобрительно произнесла Джейн, наклонившаяся, чтобы подслушать личный разговор матери и сына. Улыбка Робина снова увяла. Изабель с трудом удержалась от резкого ответа, это может обернуться для нее очередными неприятностями.
— Увидимся в парке, — сказала Изабель и заговорщицки улыбнулась сыну, выходя из комнаты. На кислое лицо Джейн она решила внимания не обращать.
Онория гневно посмотрела на Изабель, занявшую свое место за столом.
— Ленч всегда накрывают ровно в час, Изабель. Ты опоздала больше чем на полчаса. С твоей стороны весьма неосмотрительно заставлять Чарлза и меня ждать.
— Простите. Я была с Робином в детской, — пробормотала Изабель.
Онория нахмурилась еще сильнее.
— Ты слишком нянчишься с этим мальчиком. Тебе следует ограничить свои посещения одним разом в неделю, причем всего на несколько минут. Ты влетаешь в детскую в самое неподходящее время и мешаешь его урокам.
Изабель уставилась на тарелку с супом-пюре из лука-порея, любимым блюдом Чарлза, которое подавали очень часто. Она его терпеть не могла и позволила себе на мгновение скривить губы.
— Забиваешь голову мальчика всякой чепухой, рассказываешь ему сказки, — добавил Чарлз, резко встряхнул салфетку и положил ее на колени. — Ему следует больше времени проводить со своими наставниками. Его латынь просто ужасна.
Изабель заставила себя проглотить ложку ненавистного супа, лишь бы удержаться и не спросить деверя, насколько хорошо знает латынь он сам. Она помнила, как Роберт говорил, что в школе Чарлз был худшим по всем предметам. Однако же Роберт назначил его ответственным за управление делами сына до тех пор, пока мальчик не достигнет совершеннолетия. Изабель, разумеется, запрещалось выяснять подробности управления графством.
Негодование оставляло такой же отвратительный привкус, как и суп. Как только ленч закончится, Изабель закажет Робину у Хэтчарда целую дюжину новых книжек, и ни одной на латыни!
— Джейн сказала, что ты валялась на полу в детской в измятом и грязном платье. И отметила, что тебя не помешало бы причесать. Ты что, считаешь, что в таком виде следует появляться перед восприимчивым ребенком? — требовательно спросила Онория.
Изабель так сильно прикусила язык, что ощутила вкус крови, но возражать не стала. Нет никакого смысла злить свекровь лишний раз. В особенности сегодня. Она чувствовала, как начинают пылать щеки, а гнев, комом вставший в горле, не давал больше проглотить ни капли супа.
— Полагаю, кровь сказывается, — добавила Онория, метнув очередное обвинение в адрес матери Изабель.
Изабель сосредоточенно пристроила ложку на край тарелки, стиснула лежавшую на коленях салфетку и с силой скрутила ее, воображая, что это жирная шея Онории.
