Ознакомительная версия.
Слова, брошенные в лицо Лукки прошлой ночью, были направлены в ложную цель. При первой же возможности она извинится перед Луккой.
Они подъехали к дому, и ей показалось, что он заснул. Она открыла заднюю дверцу и окликнула его, но ответа не последовало. Если бы он не полулежал в неудобной позе, она оставила бы его в машине на ночь.
Взяв трость, она прислонила ее к машине.
– Лукка? – Она тронула его за плечо. – Просыпайтесь! Вы уже дома. Я помогу вам выйти. Ну же. Вы не можете оставаться в машине.
Вероятно, ее слова – или просто звук голоса – дошли до него. Его тело напряглось и резко дернулось. Он захлебывался от слов. Он не ругался, и это не были злобные слова. Хотя Аннабел мало что понимала по-итальянски, но догадалась, что он, должно быть, отдавал приказы или указания. На его лице отразился ужас, что было видно даже в полутьме. Он мертвой хваткой вцепился ей в плечо, не сознавая своей силы. Ночной воздух прорезали его крики. Ей послышалось какое-то имя, произнесенное им вперемешку со сдавленными рыданиями. Дрожь сотрясала его тело, а у нее сердце разрывалась от сострадания, глядя на него.
Он переживал посттравматический стресс. Аннабел приходилось выхаживать ветеранов, и она более чем кто-либо понимала его интуитивное желание спрятаться от семьи, пока он не придет в норму.
Она наклонилась вперед и обняла его за плечи свободной рукой. Она укачивала его, словно ребенка, приговаривая:
– Лукка, все в порядке. Это просто сон. Вы дома, и ничто вам не угрожает.
Ее щеки коснулась свежевыбритая мужская щека. Чья щека была мокрой от слез – непонятно.
– Все хорошо, – прошептала она, прижавшись губами к его виску. Я с вами. Проснитесь.
Наконец он перестал стискивать железными пальцами ей плечо, его тело расслабилось, и он тяжело выдохнул.
Руки Лукки шарили по ее талии и спине, потом – по плечам и по лицу. Он смотрел на нее, ничего не понимая.
– Привет, – прошептала она, чувствуя, что ее собственное тело дрожит от его прикосновений. – Вы меня вспомнили?
– Синьорина Марш, – после долгого молчания произнес он.
– Да. Вам приснился дурной сон, пока мы ехали из аптеки.
Их губы были так близки, что она ощущала его дыхание.
– Прошлой ночью мне тоже снился страшный сон? – спросил он с болью в голосе.
У нее снова сжалось сердце.
– Честно говоря, я не знаю. Как только вы уснули, я перебралась в другую комнату. Лукка, расскажите мне, что случилось с вами на войне. Поговорите со мной. Я так поняла, ваш истребитель разбился.
Он сжал ей плечи. Даже в сумерках было заметно, как потемнело его лицо.
– Вы много всего услышали?
– Достаточно, чтобы понять, что с вами происходит.
– Вы действительно хотите знать? – пробормотал он.
– Да! Как бы ужасно это не оказалось.
– Наш отряд попал под огонь противника. – Дыхание прерывисто вырывалось у него изо рта. – Я видел, как сбили моего лучшего друга. Почему его, а не меня?
Как он страдает! И она вместе с ним.
– У него была жена и вот-вот должен родиться ребенок. Я не мог понять, почему я жив, а он – нет.
Она провела рукой по его щеке.
– После любой катастрофы тот, кто выжил, всегда чувствует себя виноватым. Это нормальная человеческая реакция. Со временем это пройдет. Вот увидите.
– Хотелось бы верить.
– Расскажите, что произошло потом.
– Мой истребитель подбили. – Жилы у него на шее напряглись. – Я успел катапультироваться, пока самолет не загорелся. Когда я пришел в себя, то увидел, что приземлился на кучу камней. Я был весь переломан. Три дня меня искал вертолет. Наконец меня нашли – я был в зоне боевых действий. После того как меня подобрали, меня доставили в полевой госпиталь, где оказали первую помощь. А уже оттуда самолетом отправили в Германию.
– Сколько времени вы пробыли в госпитале?
– Четыре месяца. У меня был поперечный перелом бедра. Пришлось вставлять металлическую пластину.
Аннабел с трудом сглотнула слюну.
– Это тяжелый перелом, но, слава богу, ногу вы не потеряли. Подобные операции дают возможность побыстрее вылечиться.
– Если только не пытаться влезть на крутой холм, а затем не грохнуться на кафельные плитки темной ночью, – произнес он.
Не думая о том, что делает, она прижалась лбом к его лбу.
Он издал какой-то странный звук и провел большими пальцами по ее влажной коже.
– Вы, кажется, выдержали мой рассказ. Это ваша первая ошибка, потому что теперь вы завязли в общении со мной еще на какое-то время.
Он только что дал ей ответ на вопрос, который преследовал ее, – он так и не позвонил отцу.
Он убрал руки с ее лица, и Аннабел отодвинулась, чтобы он смог вылезти из машины. Она отдала ему трость и захлопнула дверцу. Все еще ощущая тепло и крепость его рук, она поспешно пошла вперед и открыла дверь на кухню. Когда они оба вошли, она заперла дверь на ключ и зажгла свет. Лукка подошел к раковине и попил воды из крана. Потом повернулся к ней.
Последняя порция таблеток начала оказывать свое действие – лицо уже не морщилось от боли. Глаза снова приобрели зеленый цвет без серых крапинок. У него, как и у отца, был крупный нос и сильный подбородок, но черты лица более точеные.
От его оливковой кожи исходило тепло. Коротко подстриженные волнистые черные волосы и дуги бровей. Губы больше не кривятся от боли, и она отметила, что рот у него чувственный.
– Когда уляжетесь, позовите меня.
– Я думал, что вы хотели собрать вещи и уехать.
– Я сделаю это завтра после работы. Но любой ветеран, покидающий госпиталь с посттравматическим синдромом, должен иметь кого-нибудь с ним рядом. По крайней мере на сегодняшнюю ночь.
Лукка этого не ожидал.
– Вы готовы во второй раз подвергнуться опасности?
– Как вы сказали прошлой ночью, вы не смогли бы, если бы и захотели, но вы этого не хотите. Я правильно вас процитировала?
– Perfetto.
– Хорошо. Значит, мы друг друга поняли. После того как вы удобно устроитесь, я положу вам между ног подушку – это облегчит боль, и к утру нога не будет так сильно болеть. Может, тогда вы мне скажете, когда собираетесь дать знать вашему отцу, что вы дома.
Он склонил голову набок.
– Я вам скажу сейчас. Если бы я не упал, то позвонил бы ему сегодня утром и попросил приехать сюда, чтобы мы могли поговорить. Но у меня слишком сильно болела нога. Я хотел быть в лучшем состоянии, когда стану сообщать ему о своих планах на будущее, зная, что ему эти планы не понравятся.
– Почему? Что это за планы? – Аннабел не терпелось узнать.
– Я считаю, что рожден быть фермером, но к тому моменту, когда мне исполнилось восемнадцать, отец и слышать об этом не желал. Он говорил, никто из рода Каведзали не работал на земле.
Ознакомительная версия.
