– Я погорячился, извини. – Гейбриел встал с кушетки. – Ты совершенно права, нам следует забыть все обиды и достойно похоронить отца. Мы ему многим обязаны. Не так ли?
– Да. Но сейчас я пойду спать. День выдался тяжелый.
– А я отведу на место собак. Они все еще ночуют у черного хода?
Джоанна молча кивнула, не в силах больше говорить, и, захватив поднос, вышла. Когда она поднялась на галерею, ее догнал Гейбриел. Сердце Джоанны забилось сильнее.
– Где я буду спать? – спросил он. – К себе ведь ты меня не пригласишь?
– Разумеется, нет!
Джоанна густо покраснела, но, к счастью, Гейбриел не заметил ее смущения: его взгляд устремился в конец коридора.
– Можешь пожить пока в своей прежней комнате.
Гейбриел обиженно нахмурился, и это не ускользнуло от Джоанны. Куда подевался надменный леопард, неуязвимый победитель, привыкший повелевать? Сейчас в его глазах читались боль и растерянность.
В коридор в белоснежном атласном халате выплыла Синтия. Волосы ее рассыпались по плечам, на лице не было и следа макияжа, а глаза покраснели так, словно она рыдала много часов подряд. Сейчас Синтии вполне можно было дать лет двадцать. Она уставилась на Гейбриела и простонала:
– Слава Богу, это действительно ты! Я было подумала, что мне мерещится твой голос. Боже, какой ужас! Какое горе!
Она бросилась к нему на грудь и уткнулась лицом в плечо. Гейбриел обнял ее и погладил по вздрагивающей спине. Синтия прильнула к нему еще теснее и принялась вздрагивать всем телом.
Это был изумительный спектакль, но Джоанна не испытывала ни малейшего желания созерцать его. Резко повернувшись, она вошла в свою комнату и захлопнула дверь, желая избавиться от навязчивого образа Гейбриела, заключившего Синтию в объятия.
Однако интуиция сурово предупредила, что вряд ли это удастся.
Скоро все закончится. Эти слова, словно заклинание, рефреном звучали в голове Джоанны, пока она, скорбно улыбаясь, пожимала руки участникам траурной церемонии. Как ни странно, печальная процедура стала единственной отдушиной в затянувшемся на несколько дней кошмаре. Печальная красота похорон, происходивших при большом стечении людей, их эмоциональный настрой были настолько пронзительны, что Джоанна почти забылась, погрузившись в величественное действо. И, идя по церковному проходу рядом с Гейбриелом, она не замечала ни многозначительных взглядов, ни перешептываний за спиной.
Синтия судорожно всхлипывала, внося некоторое разнообразие в поток традиционных слов прощания и соболезнований, но Джоанна успела привыкнуть за минувшие дни к ее выходкам и не реагировала на них.
Мачеха измучила прислугу постоянными придирками и распоряжениями, возомнив себя едва ли не главной скорбящей. Ей не нравились ни гимны, отобранные для отпевания, ни блюда, которыми потчевали собравшихся, но предложить что-либо взамен или помочь она не сочла нужным.
Джоанне казалось, что своей главной миссией мачеха считает наблюдение за Гейбриелом. Синтия буквально следовала за ним по пятам. Гейбриела это ничуть не раздражало, хотя раньше он и не уделял ей особого внимания. Впрочем, отметила Джоанна, тогда Синтия вряд ли бы приветствовала какие-либо его шаги к сближению, поскольку задавалась целью обворожить Лайонела.
Синтия умудрилась убедить Гейбриела отвезти ее в Лондон, заявив, что ей нечего надеть на похороны. И наверняка он оплатил все многочисленные покупки, с которыми она вернулась в Уэстроу.
Наблюдая, как мачеха спускалась утром по лестнице, Джоанна искренне пожелала, чтобы Гейбриел одобрил ее траурный наряд и шляпу с вуалью и не пожалел о потраченных деньгах.
Возможно, тотчас же мысленно добавила она, Гейбриел остался недоволен тем, что его жена выглядит чересчур скромно по сравнению с Синтией. Джоанна поёжилась и плотнее запахнула полы своего синего пальто.
Вернувшись домой, Синтия устроилась в гордом одиночестве на кушетке в гостиной, всем видом давая понять, что взвалила на свои хрупкие плечи тяжкую ношу горя, предназначенного вдове покойного.
Или же будущей супруге его сына.
Эта догадка кинжалом пронзила сердце Джоанны, лишив всех сомнений в серьезности намерений мачехи, все эти дни действовавшей целенаправленно и последовательно.
Но какое мне до этого дело? Пусть поступает, как ей хочется, все равно мой развод с Гейбриелом и отъезд из поместья – решенный вопрос. Рассуждая таким образом, Джоанна стоически сохраняла хладнокровие, принимая соболезнования друзей и соседей.
– Вы так бледны, моя дорогая, – заметила одна из дам. – Я порекомендовала вашему очаровательному мужу увезти вас куда-нибудь на отдых. Пусть это станет вашим вторым медовым месяцем!
Гейбриел, стоявший в нескольких шагах от благожелательницы, бесстыдно ухмыльнулся, и Джоанна покраснела до корней волос, пробормотав в ответ нечто невразумительное. С трудом дождавшись, когда участники похорон начали расходиться, Джоанна поднялась в спальню, чтобы взглянуть в зеркало и причесаться.
Ей осталось пройти еще одно нелегкое испытание – выслушать завещание покойного, после чего можно будет начать новую жизнь.
Приводя себя в порядок, Джоанна отметила, что действительно бледна как мел, подавлена и выглядит ужасно в кремовом джемпере и плиссированной синей юбке. Впрочем, разве внешность имеет какое-либо значение при сложившихся обстоятельствах?
Джоанна хотела исчезнуть незаметно, не привлекая внимания, просто слиться с окружающей местностью и раствориться в ней, не оставив следа.
Спускаться в гостиную ей не хотелось, хотя она и понимала, что Синтия наверняка донимает Генри Фортескью вопросами и тому требуется поддержка. Она подошла к окну.
Снег, выпавший ночью, обрамлял поля, словно слой пудры. На фоне свинцового неба земля казалась поскучневшей и продрогшей, как и сама Джоанна. Но, сделав такое сравнение, она горько усмехнулась: мудрая погода вполне соответствовала событиям печального дня, яркое солнышко было бы неуместным. Джоанна тяжело вздохнула и, отвернувшись от унылого ландшафта, окинула взглядом свое жилище.
Ее повседневная одежда лежала аккуратной стопкой возле старенького чемодана, с которым она появилась в Уэстроу несколько лет назад. Шикарные вечерние платья и прочие модные туалеты Джоанна решила передать вместе с чемоданами из дорогой кожи в какой-нибудь благотворительный фонд. Все драгоценности она сложила в изящный футляр, оставив лишь обручальное кольцо. Но и ему уже недолго осталось сверкать на ее пальце.
Она выписала из местной газеты адреса желающих нанять экономку и разослала по ним письма, в которых предлагала свои услуги. Ответы должны были прийти в течение ближайших недель. Разумеется, она будет скучать по своей комнате, служившей ей пристанищем на протяжении последних лет. Как, впрочем, и по всему поместью, где при Лайонеле царили шум и веселье и даже собаки лаяли бодро и задорно. Теперь все изменилось.
