и коты. Там глядишь, и тебе спокойнее будет.
– Да видел я Лену, – проворчал сосед.
– И что ребенку спать мешает? – всплеснула руками соседка. – Наши всегда ночами спали, хоть шум, хоть гром, хоть в поле…
Сгущается вечер. Михалыч скрепя сердце прислушивается: не плачет ли снизу мальчик. Когда его сын был маленьким, жили они, шесть человек, в одной маленькой комнате в коммуналке. И никто не жаловался на плач, только жена вставала. Теперь вот он слушает чужого – тишина. По привычке достает сигареты, задумчиво вертит пачку в руках, смотрит на балкон. Идет на кухню к окну, открывает и закрывает снова. Сердито взмахивает рукой и выходит курить в подъезд.
Ночь приносит долгожданную прохладу. Спит рядом с матерью малыш, и она осторожно встает, открывая настежь окно, впуская воздух в дом. Свернувшись клубками, спят коты в ногах у бабы Веры. Под окном беззвучно мигают лампочки сигнализации на машинах. Задремал за рыболовной передачей дед. Он просыпается от резкого звука телевизора, хочет закурить, но надо идти в коридор, а это значит – одеваться, на что совершенно нет сил.
– Ох уж эти соседи, – привычно ворчит он, переворачивается на другой бок и крепко спит до утра.
Маленькая женщина
Если закрыть в одном пространстве двух людей, становится ясно, что между ними происходит. Невозможно держать на лице маску долго, отделившись от мишуры и декораций внешнего мира. Так часто бывает в кино: герои, которых развернула друг от друга случайность, заперты в комнате сговором или случаем. И вот сквозь горы обид проступает что-то настоящее. Мир восстановлен, чувства открыты.
Но двое мужчин в машине никогда не были друзьями. С ними все наоборот. Оба упрямы и своенравны. Да и разве могут прийти к согласию собственники от природы, которым приходится делить что-то между собой? Нет. Заточи их хоть на века в каменном замке на высокой горе.
Впереди сотни километров и почти семь часов в пути по прямой федеральной трассе. Вместе. Никого, кроме них и напряжения, повисшего в воздухе. Надо ехать, и ехать вдвоем, такой странный маршрут приготовил им вчерашний звонок.
Спустя час тишины их обгоняет фура, тяжело виляя на замерзшем асфальте в опасной близости от капота, и тут же сбавляет ход. Одна полоса на дороге сменяется двумя, обгон запрещен. Снова по капле теряется лишнее время. Водитель поводит головой. В его движениях чувствуется нервозность, и хоть лицо ничего не выражает, пассажир заводит разговор:
– Что ты дергаешься? Летит и летит. Мы успеем.
– Тебе легко говорить.
– А тебе что, трудно? Мешает что-то, застряло?
– Юморист, – бросает водитель и закуривает, открыв окно.
В салон врывается холодный ветер.
– Где она там вообще? Кто с ней? Чем занята? Совсем одна. Хочется скорее забрать ее.
– Что ты как наседка? – раздражается пассажир, но лишь потому, что ему самому тревожно. – Это же больница, а не тюрьма.
За окном пролетают полосы деревьев, равнины, холмы, реки, дорожные знаки. В кафе у дороги они быстро перекусывают и берут с собой в дорогу кофе в бумажных стаканах. Снова в дорогу.
– Давай сменю, – кивает на левую дверь пассажир.
– В прошлый раз ты не спрашивал.
– О, остроумный ты парень, – парирует второй.
Каждый садится на свое место. По радио тихо играют ретро. Каждый перебирает в памяти свои воспоминания. Пока водитель не спрашивает просто и прямо:
– Она вспоминает меня?
Очередная колкость задерживает на полпути у второго мужчины, когда он видит, с каким усилием задан вопрос. Ему не хочется бить там, где он и сам часто оказывается беззащитен. Не по-мужски.
– Не думаю, что она тебя забывала.
– Ни одна женщина так меня не заботила, – хмыкает он.
– Аналогично, – добавляет второй. Его взгляд цепляет детали, черты лица своего бывшего соперника, и отмечает, что тот уверен в себе, прямолинеен и совсем не умеет скрывать эмоций. Он другой. Какой-то странный сорт ревности покалывает внутри. И вдруг спрашивает:
– Ты ненавидишь меня?
– Ты живешь с ней в одном доме. Ешь с ней за одним столом. Каждый день видишь ее. Знаешь друзей. Тебе она расскажет о своих радостях и тревогах сначала, а лишь потом мне по телефону или в выходной. Я не ненавижу. Но и любовью это назвать не могу.
На секунду обоим становится неловко от того, как далеко заходит разговор. По радио транслируют хоккей, и, чтобы сбросить это странное чувство, оба псевдовнимательно слушают.
Скоро прибытие. Воздух разряжается. Они паркуют машину у белого здания городской больницы с тройной радостью – приезда, встречи и возможности избавиться друг от друга.
Вахтер отправляет их к заведующей.
– Где она? – спрашивают почти хором.
По коридору к ним бежит кудрявая черноволосая девочка. Она раскидывает руки и обнимает водителя, крича:
– Привет, папа-а-а-а!
Длинное крайнее «а» эхом летит по узкому коридору в бледно-зеленых стенах. Тут же, поворачиваясь ко второму мужчине, ребенок добавляет:
– И ты приехал, папа! – смеясь, обнимает и его.
Заведующая высоко поднимает брови и смотрит на невозмутимых мужчин.
– Нужно подписать бумаги, что девочку забирает…гм…отец.
– Да, отец я, – отвечает водитель.
– Юридически он, – уточняет спутник. Девочка у него на руках, рассказывает, что нарисовала всем из маминой палаты по цветку и нужно обязательно занести, потому что обещала.
– А в палату можно? – спрашивает пассажир.
– Чуть позже. Сейчас ваша жена отходит после наркоза, – в слове «ваша» звучит приличная доля сомнений. – Операция прошла успешно, но все равно нужно пробыть в стационаре недельку.
Водитель готовится забрать дочку домой, но сначала нужно заехать за вещами в санаторий: сюда девочка с мамой приехали на отдых две недели назад. Но вчера женщину с острой болью доставили в больницу и, подтвердив острое воспаление аппендицита, отправили на операционный стол. Позвонили мужу, чтобы он приехал за ребенком. Девушка из регистратуры не обратила внимания на разные фамилии, но уточнила, что забрать малышку может только кровный родственник. Ее озадаченному собеседнику пришлось делать то, что хотелось меньше всего – набирать номер первого мужа своей жены и просить поехать с ним.
Отодвинув все эмоции, отцы сели в одну машину. Тревога не покидала обоих. Девчонке четыре года – шутка ли, что делать ей одной с чужими людьми, в чужом городе?
А она была так рада видеть их обоих. Первый страх разлуки с мамой прошел – они уже увиделись, все в порядке. Она успела подружиться со всем персоналом, переночевала в комнате с дежурной и разрисовала карандашами десятки листов, вытащенных из принтерного лотка в кабинете заведующей.
А сейчас – счастлива. Крепко держит две мужские руки. Родная для одного, приемная для другого, дочка, связавшая их обоих. Маленькая женщина, которую оба ревнуют сильнее, чем всех своих больших.