Демьян отложил телефон и тоже смотрит в окно. У меня закрываются глаза от ровной скорости и тихого бурчания радио из динамиков. Максим внимательно смотрит на дорогу.
— Поспи, — предлагает. Даже не думала, что он заметил, что я клюю носом. — Я разбужу, как приедем.
Помогает мне поменять положение кресла. Сворачиваюсь на нем клубочком, скинув обувь. Воскресенский накрывает мои ноги своей курткой. Я тону в его мужском запахе, в сохранившемся на подкладке тепле и приятной тяжести. Глупо романтично фантазирую, что это не куртка, а сильные руки так меня обнимают. Спокойно засыпаю, почувствовав на щеке одно единственное легкое касание его пальцев. Макс убрал мешающие волосы с моего лица.
От еще одного прикосновения я проснулась.
— Пойдем, — подают руку Макс.
Они успели разбить настоящий походный лагерь. Поставили две большие палатки, организовали место под костер, расставили удочки. Дёма уже стоит с одной из них на берегу с важным видом.
Максим вручил мне горячую железную кружку с чаем. От мужчины и напитка пахнет костром. В своих камуфляжных штанах и высоких ботинках он смотрится еще мужественнее и как-то совсем естественно вписывается в походные условия.
— Что мне делать? — спрашиваю у него.
— Отдыхай, — улыбается. — Через часик можешь овощей на уху начистить. Готовить я буду сам. Рыба и мясо, особенно на улице, дело совсем не женское.
— Я ужасно готовлю рыбу, — опускаю взгляд в землю.
— О чем я и говорил, — самодовольно хмыкнул Максим.
Для меня мужчина на рыбалке стойко ассоциируется с неприятными запахами, бутылкой беленькой, а то и не одной. Воскресенский продолжает меня удивлять. Он играет с сыном в догонялки, показывает ему, как правильно чистить и потрошить рыбу. Они варят вместе уху, пока я накрываю раскладной столик. В меню все максимально просто. Свежие овощи, хлеб, сыр, колбаса. На вечер лежат сардельки для костра.
— М-м-м, — с удовольствием ем горячий рыбный бульон «с дымком», крупно нарезанными овощами и зеленью. — Это очень вкусно.
— Я рад. Хлеб бери. Там еще вкуснее.
Ржаные подсоленные ломтики, зеленый лук, и я в экстазе. Демьян тоже с удовольствием уплетает все, что ему предложено. Он с утра почти не отходит от отца. Носится за ним маленьким хвостиком, впитывает все, чему Макс его учит.
После обеда Максим отправляет сына немного поспать. Мы остаемся вдвоем в странной неловкости. Я наблюдаю, как он моет в реке посуду и складывает ее замерзшими пальцами в пластиковый сетчатый ящик. Греет руки у костра, подмигивает мне, улыбается.
«Держись от него подальше, — говорил мне отец. — Он опасен!»
Это Зарецкий для меня опасен, а зеленоглазый Максим совсем другой. Приятно, что меня впустили за занавес, чтобы посмотреть на его жизнь с иной стороны. Не думаю, что он из тех, кто абы кого готов подпустить так близко, в самое личное. Это же уязвимость. Это не про Воскресенского.
— Замерзла? — спрашивает у меня.
— Немного, — зачем-то вру.
Солнышко греет и от костра тепло. Мне совсем не холодно, просто хочется вновь ощутить на себе тяжесть его куртки и окунуться в запах силы, уверенности, надежности.
Макс садится рядом. Берет мои ладони в свои, накрывая их снизу и сверху. Смотрит на огонь, гладит кожу большим пальцем.
— Не говори никому о том, что видишь здесь, — тихо просит. — О том, что я был женат, знают единицы. Про сына еще меньше людей. Это должно так и оставаться как можно дольше.
— Я не буду, — обещаю ему и решаюсь положить голову на сильное плечо.
Он только рвано вздыхает, не гонит, не отталкивает. Продолжает согревать мои ладони своими, переместив взгляд от костра на спокойную зеленоватую речную гладь.
Глава 13
Юна
— Что же ты делаешь? — папа гладит меня по волосам. Поднимаю голову от учебников, не понимая, куда он клонит.
Мы вчера вечером вернулись в город. Максим завёз сына к бывшей жене, потом закинул меня домой. Я привезла из этой поездки море впечатлений и новые чувства к тому, кто всеми силами старается отвернуть от себя окружающих.
Сегодня еле смогла сосредоточиться на лекциях. Вспоминала его кошачьи глаза с лёгким прищуром и короткий ёжик волос, забавно торчащий с утра после сна в палатке.
Макс купался в реке, обнажившись до облегающих чёрных боксеров на широкой резинке. Я покраснела, но он не увидел, нырнув в холодную воду. Потом грелся у костра и пил ароматный чай с дымком и травами.
У него есть татуировки на теле. Одну из них, голову крупного волка, я сегодня нарисовала в тетради по литературе. Подтянутое, гибкое тело даже в воспоминаниях разливается теплом, под кожей пульсируя внизу живота приятным жаром.
Сегодня Воскресенский позвонил и сказал, что не сможет забрать меня после занятий. Обещал появиться вечером на танцах. Я доехала сама, быстро перекусила и села заниматься, пока весь мозг не расплавился и не вытек от мыслей о Максиме. А тут папа со странными вопросами... Я растерялась.
— Не понимаю тебя сейчас, пап. Что не так? — сжимаю в кулачке ручку.
— Ты влюбляешься, Юна. И влюбляешься не в того! Мы же договорились. Все решили. Что ты делаешь? Зарецкий не простит такого, дочка!
— Зарецкий сам приставил ко мне Максима, — отвечаю спокойно.
— Максима? — заводится отец. — Это не студент с твоего курса, Юна. Не смей, слышишь меня?! Ты себе жизнь испортишь. И остальных за собой утянешь. Присмотрись к Владу. Вы ещё не женаты, а он уже столько для тебя делает.
— Покупает шмотки и постоянно указывает, что мне надо в себе исправить? Да, папа. Это очень много. Ты абсолютно прав, — обиженно складываю на груди руки.
— Учит, воспитывает и обеспечивает, как мы с ним и обговаривали, — поправляет отец. — У вас очень большая разница в возрасте. Влад успешный бизнесмен и публичная личность. Тебе стоит прислушиваться к его советам.
Мне хочется спорить. А ещё сказать, что я пожалела, что согласилась на этот брак. Хочется по-детски топать ногами и поплакать на плече у... Максима. Но обижать отца не хочется совсем. Он ведь заботится. Я так оправдываю факт принесения меня в жертву Зарецкому. Все равно бы меня за него выдали. То, как давит сейчас отец, об этом очень красноречиво говорит. Но в кого влюбляться моему сердцу, они не могут мне указывать!
Во мне бушуют гормоны и адреналин, а это страшный коктейль для обиженной и влюблённой восемнадцатилетней девчонки.
Я быстро собираюсь на танцы. Просто сбегаю из дома. На репетиции выкладываюсь на всю и жду, когда же этот чёртов наглый кошак войдёт в дверь. Сердце отсчитывает музыкальный ритм. Он такой же стремительный, как горячая кровь в моих венах.
Только попробуй не приди, Воскресенский! Не смей срывать мне план по совершению глупостей на сегодня. Я очень хочу совершить эту глупость и импульсивность. На мгновение перестать быть хорошей для всех, правильной, идеальной. Наверное, впервые в своей жизни хочется сделать сознательный шаг в пропасть.
Мы заканчиваем занятие. Переодеваемся, перебрасываясь шутками и колкими, но необидными фразочками.
Хватаю сумку, вешаю её на плечо и, не застегнув куртку, выскакиваю на улицу. Макс сидит на капоте своей машины. Играется с зажигалкой. Ловит меня взглядом. Выпрямляется.
— Привет, — подхожу к нему как можно ближе.
Сильный мужской запах добавляет мне решимости. Я смотрю в его зелёные глаза и понимаю, что окончательно в них пропала. Встаю на носочки, чтобы дотянуться... И прижимаюсь губами к его холодным губам.
Он замер. Даже не дышит.
«Вот дура! Ну что же ты делаешь, Юна?» — думаю словами отца.
Отстраняюсь, опускаю взгляд.
— Не делай так больше, — хрипло говорит Максим.
А вот не надо было в озере купаться в такой холод! Простыл.
— Садись в машину. Мокрая вся. Заболеешь.
— Ну и пусть, — поправляю съехавшую лямку сумки.
— Влад звонил. Он приезжает послезавтра. В машину, Юна, — подталкивает меня.
