Несмотря на усталость, я долго мучилась без сна. В голове прокручивались события дня, люди, которых я встретила и которых встречу, и, кроме того, меня тревожила встреча с мистером Фицджеральдом. Я задавала себе вопрос, намеренно ли он вызвал меня в воскресенье, когда почти никто не работает. Продемонстрировать в виде наказания, кто здесь хозяин. И перед тем, как заснуть, я вспомнила о странной романтической теории миссис Малленпорт о ключе к сердцу молодого первого секретаря. Всплыли слова старой песни. Что касается меня, то кто бы ни держал этот ключ, пусть спрячет его в коробку, перевяжет ленточкой и бросит в глубокое синее море.
Свой первый рассвет я проспала. Чико разбудил меня со стаканом охлажденного апельсинового сока в семь часов, укоряя, что сеньорита пропустила «мадруга». Он раздвинул занавески, и комнату затопил яркий дневной свет. Сейчас с моего балкона я видела террасный город с его терракотовыми крышами, тонкими декоративными шпилями и мягкой зеленью многочисленных парков. Воздух был настолько чист и прозрачен, что цвета резали глаз.
Сад резиденции наполняли гул пчел, птичьи песни и шелест фонтанов. Взгромоздившиеся на ветки огненных деревьев, олеандров и гибискусов похожие на воробьев птички (Чико сказал, что их зовут чинголо) громко щебетали, как соловьи. Как бы ни пугал мистер Фицджеральд, здесь очень похоже на Шангри-Ла, или Страну на вершине бобового стебля. Даже свой людоед имеется, думала я, принимая душ и тщательно одеваясь для грядущего противостояния.
В одиночестве я позавтракала на террасе. Столик на одного уже был накрыт. По воскресеньям сеньора и сеньорита обычно едят немного поздно, сказал Чико, выкатывая тележку со свежими фруктами, свежеиспеченными рулетами и кофе. Сеньорита поздно вернулась домой. Он ласково улыбнулся; она встречалась с мистером… он не совсем помнил имя.
— Мистер Фицджеральд?
— Грасиас, сеньорита. — Он рассыпался в благодарностях. — Как вы сказали, мистер Фицджеральд.
Я смотрела на пустынные теннисные корты и угрюмо думала, что, по крайней мере, одна игра осталась за Хестер.
Пока я ела, Чико предупредительно стоял рядом, готовый подать рулет или схватить апельсин и очистить его в тот самый момент, когда на него случайно падал мой взгляд.
В ответ на мой ломаный испанский Чико объяснил на не менее ломаном английском, что они с женой Бианкой, поварихой резиденции, пришли из небольшой деревни на другой стороне горы.
— А сейчас я вам скажу, — сказал Чико, когда я отказалась от второй чашки кофе, — когда ваш транспорт имеет удовольствие вас ждать.
Я не позволила слишком затянуться этому удовольствию. Помня, что ждало меня в девять часов, я была на ногах, как только «лендровер» посольства появился в поле зрения. На сей раз за рулем сидел официальный водитель.
— Buenos dias[2], сеньорита, — вежливо обратился он ко мне и открыл дверь. Других пассажиров не было. Мы на большой скорости поехали в противоположном направлении от аэропорта к городскому центру. Центр весьма отличался от всего виденного мной ранее. Он казался скорее вереницей парков, цветников и красивых старых зданий, чем коммерческим центром. Мы проезжали красивые площади в стиле испанской архитектуры, со статуями и фонтанами, тонувшие в цветах. У всех домов вдоль нашего маршрута были ярко окрашенные балконы. По обочинам, между полосами движения, в вазонах у каждого входа — всюду росли цветы. Гирлянды диких цветов — как я позже выяснила, это были дикие орхидеи — висели даже на телеграфных проводах.
На тротуарах уже бойко торговали продовольственные ларьки. К городскому центру тянулся груженный тыквами, инжиром и дынями караван повозок. Все повозки погонял индеец, а сзади трусили женщины. Женщины носили прически из множества тонких косичек — диковинную конструкцию прикрывали потрепанные фетровые шляпы.
И затем, спустя очень короткое время, «лендровер» миновал старую часть города, проскочил мимо новых вилл и внезапно остановился у скромного двухэтажного здания из стекла и бетона, с большими окнами, прикрытыми сетчатыми занавесками. Оно показалось мне очень похожим на операционную дантиста, за исключением того, что на плоской крыше флагштока развевался государственный флаг Соединенного Королевства. И даже самый безрукий дантист обычно не ставит на окна своей приемной железные решетки.
Вывеска у двери гласила, что это посольство ее британского величества, а за внутренней дверью на посту стоял охранник. Он взглянул на мою карточку безопасности и жестом разрешил войти.
На стенах висели огромные фотографии «Конкорда», королевского Шекспировского театра и моста Форт. За приемным столом сидела симпатичная чарагвайская девушка с иссиня-черными волосами, густыми ресницами и темно-карими глазами. Она знала, кто я, прежде, чем я открыла рот, чтобы представиться.
— Первый секретарь, — сказала она, — ждет вас наверху в канцелярии.
Я словно вернулась в школьные годы. Я училась в смешанной школе, где нас вызывали в кабинет директора только для разноса или хуже. С тем же чувством под ложечкой я поднялась по широкой лестнице. Я добралась до лестничной площадки, почти ожидая увидеть маленькую очередь таких же нарушителей дисциплины, ожидающих своей участи перед медными решетчатыми дверями канцелярии.
Ни одного человека. Площадка пуста. Двери канцелярии отперты. Следующая за ними дверь в кабинет тоже открыта. Из-за нее знакомый голос предложил мне войти.
Мистер Фицджеральд стоял спиной к окну. Окна кабинета смотрели на город, и солнечный свет так заливал его, что лицо первого секретаря было в тени, и я не могла прочесть выражение его лица.
— Доброе утро, мисс Брэдли. Садитесь.
Он показал мне на стул и сел во вращающееся кресло за столом. Куртка его легкого тропического костюма висела на спинке. Рукава рубашки были закатаны. Свои очень мускулистые коричневые руки он скрестил на груди, удобно откинувшись и рассматривая меня из-под полуприкрытых век.
— Отдохнули, не так ли? — спросил он после неторопливого осмотра. — Привыкаете к высоте?
В уголках его рта промелькнула улыбка, но глаза оставались холодными. Неохотно я признала, что по-своему он неплохо выглядит — если вы предпочитаете суровую внешность загадочной и аристократической внешности дона Рамона. Я-то, конечно, нет. Но мне стало понятно безумное увлечение Хестер, а также, если верить слухам, Евы Трент. Возможно, его рот тверд, а челюсть даже слишком. Но широкий лоб и удивительная открытость лица противоречили секретности его работы, гели теория миссис Малленпорт о его сердце была правильна.
