— Боже, вы что — не можете просто смотреть на картину и видеть, что там изображено? Вам обязательно надо докопаться до ее скрытой сути? — Макаллистер был в бешенстве: он резко поставил свой стакан — удивительно, что тот не разбился. — Все вокруг — психологи! Разве я посмотрел на вашего чертова медвежонка и сказал: «Вы удивительно талантливы, этот маленький медвежонок такого красивого коричневого цвета… но я бы не хотел иметь его в своем доме, потому что он напоминал бы мне о том, что не каждый дом на свете — счастливый и не каждый ребенок получает медвежонка на Рождество»?
Сама не своя, Стефани глядела на него и чувствовала, что кровь отхлынула от лица. Как же она ненавидела, когда на нее кричат: это было все равно что получить пощечину.
— Извините меня, — еле выдавила она и поспешила из комнаты, надеясь, что успеет дойти до ванной прежде, чем у нее потекут слезы.
Но он в два шага догнал ее. Его рука твердо легла на ее плечо, он развернул ее лицом к себе. И увидел, что она плачет.
— Ох, ради Бога… — прохрипел он и привлек ее к себе, так что она уткнулась лицом в его прекрасный голубой свитер. — Не будьте такой чувствительной! Я только…
— Чувствительной? — В ярости Стефани вскинула голову. — Да вы не знаете, что это такое! Даже если бы сама чувствительность сидела перед вашим носом, вы бы ее не узнали, мистер Макаллистер! — Глаза Стефани сверкали, грудь сотрясалась при каждом вздохе. — А иначе вы бы не находились сейчас в таком положении…
— Не вижу ничего плохого в моем положении. — Он нежно стер слезу с ее щеки. — Собственно говоря, я нахожу это положение исключительно… интересным.
Интересным? Стефани почти застонала. То, что ему казалось интересным, ее просто потрясло — как будто ударило электрическим током. Оттолкнув его руки, Стефани отступила.
— Я считаю, — задыхаясь, сказала она, — что вы не в себе, мистер Макаллистер.
— Да, надо думать, — сказал он, в его кривой усмешке не было и тени извинения.
— Думать вовсе не надо, — отрезала она.
— Слушаюсь, мэм.
Вскинув голову, Стефани проследовала в ванную комнату и с радостным удивлением отметила, что подгибающиеся ноги все еще ее держат.
Ох, как близка была опасность!
Макаллистер закатил глаза, направляясь в кухню. Один поцелуй… и он бы пропал.
Обнимать ее все равно что держать в руках свою мечту. Она — воплощение желаний любого мужчины. Воплощение его желаний. Да, он желал ее! Она обаятельна, женственна, красива и так хорошо пахнет, что ему хотелось сорвать с нее одежду, найти и поцеловать каждое местечко, надушенное этими убийственными духами. Даже сейчас, когда она ушла, этот ее запах висел в воздухе, доводя его до сумасшествия.
А как сводило его с ума весь прошлый месяц рождественское поздравление в витрине ее магазина! Вот уж точно: мир тесен. Но эта женщина обожает игрушки, детишек, Рождество и тому подобную ерунду, а значит, она ему совершенно не подходит.
Нет, наоборот. Она подходит ему, как никто другой.
Сам себя не понимая и путаясь в вихре мыслей, он взлохматил свои волосы жестом полного отчаяния и вошел в кухню.
Сдернув полотенце с вешалки, Деймиан вытащил из духовки кастрюлю и поставил ее на стол. Выглядит восхитительно. Самое время снимать с огня: корочка из тертого сыра — золотисто-коричневая и хрустящая. Полчаса назад он просто умирал с голоду, а теперь ему хотелось совершенно другого.
Соберись, сказал он себе. Сконцентрируйся на этой кастрюле. Это гораздо безопаснее.
Стефани вошла в кухню. Хотя на ногах у нее были только носки, Деймиан услышал мягкие шаги. Не поворачиваясь, он сказал:
— Выглядит потрясающе.
— Спасибо. Это мое традиционное блюдо.
— Хотите еще вина?
— Нет, спасибо… мне достаточно.
Наконец он повернулся и увидел, что в руке у Стефани был почти нетронутый стакан. По кухне распространился запах ее духов.
Он мысленно выругался. А Стефани стояла рядом. Она сделала маленький глоток вина.
— Никогда не пью больше одного бокала, если предстоит сесть за руль.
Сесть за руль… Конечно, она скоро уедет. Как только появится аварийная Грантема, она уедет.
— Ладно. — Он сделал над собой усилие и отвел глаза. Взял ложку. — Садитесь, я все подам.
Напряжение висело в воздухе. Электризующее и опасное.
Он поставил тарелки на стол и сел напротив. Предложил соль и перец.
Стефани покачала головой:
— Нет, спасибо. Вам, наверное, понадобится соль. Я мало посолила.
— Нет, уверен, что мне понравится.
Ему не просто понравилось. Он наслаждался едой. Удивительно, но аппетит вернулся… аппетит к еде. А вот желание поцеловать Стефани никуда и не пропадало.
Деймиан поднял глаза и обнаружил, что она еще не приступала к еде. Стефани сидела, сложив руки на коленях, и наблюдала за ним. Ее глаза, зеленые, как весенняя листва, были прикованы к нему.
— Кто такая Эшли?
Стефани чувствовала, что у нее перехватило дыхание. И как этот вопрос вырвался у нее? Садясь за ужин, она совсем не собиралась его задавать. А теперь, глядя, как темнеет лицо Макаллистера, поняла, что сделала большую ошибку.
— Кто, черт возьми, сказал вам об Эшли?
Стефани решила не признаваться, что слышала, как он произнес это имя во сне. Она пояснила:
— На книге, которую я читала, есть дарственная надпись.
— Она была моей женой. — Его лицо стало мрачным, отчужденным. — Пять лет назад она умерла.
— О, мне так жа…
— Вам жаль? — взорвался он. — Как вам может быть жаль кого-то, кого вы даже не встречали! — Он так сжал вилку, что суставы побелели. — Мы были женаты. Теперь она мертва. Конец сказки. — Его глаза светились от ярости. Он глубоко вздохнул, видимо пытаясь взять себя в руки, и с чрезмерным вниманием принялся за еду.
Стефани была потрясена. Как бы ей хотелось никогда в жизни не видеть ни эту книгу, ни имя Эшли!
Обычно ей нравились макароны с сыром. Но сейчас она, возмущенная очередной его выходкой, отодвинула тарелку. При этом она задела перечницу, которая упала с громким стуком.
Деймиан мрачно посмотрел на нее. Дрожащими руками Стефани подняла перечницу и встала.
— Извините меня, я пойду соберусь. Аварийщики вот-вот приедут.
К тому времени, как все собрала, Стефани уже остыла. И даже испытывала прилив сочувствия к бедному мистеру Макаллистеру. Он потерял жену — жену, которую любил, что совершенно очевидно, ведь он так нежно произносил ее имя во сне. Возможно, с ней он был другим человеком. Возможно, это ее смерть сделала его таким, какой он сейчас.
