— Понятно. Незнакомый психолог, господин Случай и Судьба. И мой авантюризм. Неплохая компания.
— А знаешь, я иногда теряюсь просто от того, насколько жизнь сложна. Сколько всяких ниточек должно переплестись, чтобы что-то произошло.
— В такие минуты ты думаешь про Бога?
— Ну… — Она замялась. — Да. Мне кажется, что вся система слишком тонка и сложна, чтобы работать без него.
— Слышала про теорию Великого Программиста?
— Нет.
— Она, конечно, не нова, просто оформлена в современных понятиях: мол, Бог был своего рода Великим Программистом, который «написал» этот мир и запустил его работу. Но только теперь программа работает без него. И ошибок в ней накапливается все больше.
— И скоро понадобится новая версия?
— Может, да, а может, нет, может, дождик, может, снег, — ответил Йен строчками из детского стихотвореньица.
— Забавно. Полчаса назад я и не знала, что ты существуешь, а теперь мы с тобой за чашкой кофе размышляем об устройстве мироздания. Если бы всегда в жизни все было так просто.
— Во-первых, это не просто, ты сама говорила, что каждому событию предшествует миллион других событий. А во-вторых, если возьмешь за правило каждый вечер знакомиться с кем-нибудь на улице…
— То либо сойду с ума, либо все это потеряет для меня всякую ценность. Уж лучше я воздержусь. Если, конечно, мой психолог не думает иначе.
Йен рассмеялся. Почему-то захотелось ей сказать что-нибудь очень личное.
— А я когда-то ходил к психоаналитику.
— И как?
— Помогло.
— Правда? Ты первый из моих знакомых, которому помог психоаналитик.
— Да, знаешь, это была в некотором смысле жертвенная помощь. Наша последняя встреча закончилась тем, что я начистил ему физиономию. К счастью, у него хватило ума не подавать на меня в суд.
Она замерла, не донеся чашку до рта.
— Ты ударил человека, который пытался тебе помочь?
Йен не сдержал усмешки. Наивная девочка. Еще знает, что такое хорошо, а что такое плохо…
— Ну начнем с того, что он делал это не бескорыстно, час работы с ним стоил мне почти двести баксов, а кроме того, он в «терапевтических» целях сказал то, чего говорить не следовало.
«Что Кэрол, вероятнее всего, спала с моим младшим братом, потому что относилась к тому типу женщин, которые не могут соединить в отношениях с одним человеком страсть и обожание, а меня она обожала…» — вспомнил Йен. Да что там вспомнил — никогда не забывал.
Он так резко поставил чашку на стол, что кофе выплеснулся ему на руку. Карен, похоже, испугалась.
— Извини, это неприятное воспоминание, а когда мне неприятно, я делаю кому-нибудь больно. На этот раз, так как, кроме меня, виноватых нет, — себе.
— Спасибо, что «отмазал», — глядя в пространство проговорила Карен.
Ему показалось или она стала бледнее?
— Да, считай, что тебе повезло. Обычно я никого, как ты выражаешься, не «отмазываю».
Карен чувствовала себя хорошо. Ее испугали его последние слова, но, подумав немного, она пришла к выводу, что такая позиция в принципе имеет право на существование. Если не накапливать в себе боль, может быть, жить легче? А вообще он был удивителен, и она с каждой секундой чувствовала все большую благодарность к тем могущественным силам, которые столкнули их сегодня на улице — к Богу, случаю, судьбе и Аманде.
Йен был дорого одет. Не вычурно, но дорого, и это было заметно — элегантный, идеально сидящий костюм, подходящий к запонкам узкий галстук. Давно она не встречала мужчин, которые носят запонки.
А еще он был умен. Он говорил правильно, свободно, не красуясь — и при этом остроумно и живо. Его проницательный взгляд ее немного смущал, но вообще, отметила Карен, Йен оказался гораздо обаятельнее, чем она могла предположить. Ей действительно крупно повезло сегодня. Она улыбнулась ему — искренне, просто, без кокетства и фальши.
— Можно, я закурю?
Йен отвел глаза.
— Кури, если нравится, — произнес он с какой-то запинкой.
Карен показалось, что, возможно, стоит и воздержаться, но раз уж спросила и раз он согласился…
Достала сигарету, щелкнула зажигалкой.
— Знаешь, а еще четыре года назад я не выносила табачного дыма и не заходила в кафе, где разрешено курить.
— А что же сбило тебя с пути истинного, дочь моя?
— Моя адская работа, — усмехнулась Карен. — Когда я пошла в «Би-эм софт», я просто не смогла справляться с напряжением иначе. Иногда сигарета — это лучшее, что происходит со мной за целый час. Иногда пачка выкуренных сигарет — лучшее, что происходит со мной за весь день.
— Сомнительное лучшее.
— Зато хорошо прочищает мозги. От бредней начальницы.
— А что ты там делаешь?
— А это важно? — рассмеялась она.
— Нет, любопытно.
— Я первый помощник исполнительного директора. Главная на побегушках.
— Интересная должность.
— Мне тоже так казалось. В первую неделю.
— А почему не ушла на второй?
— А что, где-то будет лучше?
— А что, весь мир погряз в пороке?
Карен пожала плечами.
— Сначала я боялась остаться без работы, потом привыкала, потом почти уже привыкла, а потом просто устала до такой степени, что стало все равно, где быть и что делать.
— Тебе ведь нет и двадцати пяти, так?
— Есть. Ровно двадцать пять.
— А ты уже устала жить?
— Ну, если совсем откровенно, то да.
— И потому надеешься, что пачка выкуренных сигарет чуть-чуть сократит эту самую надоевшую жизнь?
Карен остолбенела, вникая в смысл его слов.
— Прости, если я перешел границы.
— Ничего. Я подумаю над твоим вопросом. На досуге. У меня как раз планируются выходные.
В Карен вспыхнуло раздражение — ну откуда он все знает?! — но именно вспыхнуло, тут же угаснув.
— А ты часом не священник? — спросила она с улыбкой.
— Священник? — Он расхохотался. Смеялся он красиво, глубоко, заразительно. Очень как-то естественно. — Нет. А похож?
— Не то чтобы похож, но ты вызываешь желание быть откровенной. Я тысячу лет ни с кем столько не говорила о духовном, о метафизике мира, да и вообще тысячу лет уже не думала ни о каких нематериальных вещах. Ты возвращаешь мне вкус к «упражнению ума».
— Мне это приятно. Я ценю в людях способность быть откровенным. Ты со всеми можешь говорить начистоту?
— Нет, только с самыми близкими. Иногда. Давно не пробовала.
— Понятно. Значит, мне повезло вдвойне? Кстати, в связи с этим возникает философский вопрос: близок я тебе или нет?
Карен улыбнулась и опустила глаза.
— Выходит, близок, но во многом потому, что мы вряд ли встретимся еще раз. Как попутчик в поезде. Впрочем, с попутчиками я тоже не откровенничаю. И вообще давно никуда не ездила.
