что он был всего лишь мужчиной, ослепленным сумасшедшим желанием.
Олив вовсе не особенная женщина в его жизни. Она просто обманщица. Он не забудет ее предательства. И он сидел там, наблюдая, как из капельницы капля за каплей течет лекарство. Наблюдая, как краска возвращается к ее лицу. Они не разговаривали.
Вошла медсестра и вынула иглу из руки Олив.
- Вам нужна помощь, чтобы донести мисс Монро до машины? - спросила медсестра Гуннара.
- Нет.
Гуннар поднял Олив с кровати, прихватив с собой одеяло. Он ожидал, что эта волевая женщина будет драться, но вместо этого она была подозрительно вялой, и он обнаружил, что ему не нравится ее безынициативность. Гуннар предпочитал, чтобы она выражала недовольство. Он хотел, чтобы она дралась. Но Олив вдруг показалась ему такой измученной. Он понес ее обратно на улицу, к своей машине.
- Мы едем в аэропорт, - сказал Гуннар.
- У меня нет с собой никаких вещей, - ответила Олив. - И кто-то должен покормить мою золотую рыбку.
- У тебя есть золотая рыбка? - Казалось, Олив внезапно воспрянула духом, и Гуннар был рад этому.
- Нет, - сказала она. - Но могла быть.
- Тогда был бы какой-то способ покормить ее через телефонное приложение.
- Телефонное приложение? Иногда ты кажешься столетним стариком.
- Возможно, у меня просто какие-то проблемы с пониманием языка.
Это было не так. Гуннар говорил по-английски с детства. На самом деле он сохранил свой акцент лишь потому, что время от времени это приносило ему пользу. Он говорил на шести языках. Хотя знал, что Олив не отставала от него.
- Ты часто путешествуешь, - заметил Гуннар, - и я полагаю, у тебя все схвачено. Ты явно можешь сорваться в путешествие в любой момент.
Щеки Оливии покраснели, и он увидел, что был прав. Она явно почувствовала раздражение.
- У меня нет времени никуда с тобой ходить. Мне нужно поработать над проектом.
- Но ты же нашла время предать меня.
Гуннар выбрал странное слово - «предать». Они были врагами или скорее соперниками, так что, возможно, Олив вела себя абсолютно предсказуемо. Это было предательством лишь по отношению к тому ее образу, который он для себя придумал. И ему не нравилось ошибаться.
- Я действовала в соответствии со своими деловыми принципами, - сказала Олив, - разве ты не поступил бы так же?
- Я бы не стал. Если бы у меня была склонность к нечестному ведению дел, ты бы уже знала об этом, Олив. Я бы уничтожил тебя таким образом. Но я так не поступил. Потому что я не занимаюсь подобными вещами.
Они молчали всю оставшуюся дорогу до самолета, который ждал их в аэропорту. Гуннар вел все свои дела в крупных городах, но Исландия всегда оставалась его домом. Даже если иногда, когда он дышал слишком глубоко, ему казалось, что в его груди застрял осколок вулканической породы.
Дом, в который он держал путь сейчас, спрятанный в Скалистых горах, прямо над природными горячими источниками, был его единственным убежищем. Он не приводил туда людей. Ни женщины, ни деловые партнеры не бывали в этом уединенном месте. О нем ничего не знали СМИ. И именно это ощущение спокойствия ему нравилось. Идеальное место, где можно спрятать Олив.
Сейчас она сидела в углу лимузина, завернутая в одеяло.
- Тебя вытащить из машины?
- Нет, - сказала она уверенно.
Олив вышла, все еще завернутая в пурпурное одеяло, и, задрав нос, поднялась по ступенькам в самолет, выглядя возмущенной королевой. Гуннар мог бы сказать об Олив только одно: у нее были крепкие нервы. Она устроилась в дальнем углу самолета, на диване в противоположном конце салона от него.
- Перелет не займет много времени, - сказал Гуннар. Взлет был мгновенным, и, как только самолет набрал высоту, Гуннар встал и открыл шкафчик с напитками.
- Хочешь чего-нибудь?
- Очевидно, алкоголь исключен, - сказала она. - Я не понимаю, что ты делаешь.
- Во-первых, независимо от того, кто будущий отец малыша, скажи мне, ребенок тебе нужен? - Гуннар пристально посмотрел на Олив своими пронзительными голубыми глазами.
- Странный вопрос. Любому нормальному человеку хочется детей.
Гуннар не считал образцом своего отца. Сам он не знал, каково это - быть папой. Но он полагал, что дети не должны чувствовать одиночество. Возможно, он не знал, как проявлять любовь или привязанность, но у него были средства заботиться о ребенке.
- Чтобы передать компании. Вот почему у наших отцов были мы, - сказал он, - или, по крайней мере, почему мой отец решил принять участие в моем воспитании.
Казалось, эти слова ранили Олив. Она вздрогнула.
- Я полагаю, что да.
- В любом случае я не позволю моему ребенку остаться без отца. Это не мой путь.
- О, правда? Кто-то раньше уже осчастливил тебя новостью о беременности?
Гуннар проигнорировал это язвительное замечание. Он внимательно посмотрел на Олив. Эта женщина, всегда сильная и властная, сумевшая вставлять палки ему в колеса, сейчас казалась разбитой и беззащитной, хотя и пыталась выглядеть надменной и высокомерной. Что же на самом деле происходило с ней? Гуннару было необходимо понять, что же думает Олив по этому поводу. Все же велика вероятность, что отец все-таки он.
- А как насчет тебя? Ты хочешь ребенка?
Оливия покачала головой. Она еще не успела обдумать этот вопрос. Новость свалилась на нее слишком неожиданно… Но Гуннар прав, времени на то, чтобы определиться, у нее было не так много.
- Я занята. Но у меня много денег, я смогу нанять няню. В остальном я на своем опыте знаю, что обычно детям есть, где проводить время за пределами конференц-залов.
В конце ее голос дрогнул, как будто она услышала произнесенные слова и поняла, на что обрекает ребенка: на повторение их собственного детства. Долгое время никто из них не произносил ни слова, но они смотрели друг на друга, и Гуннар чувствовал нечто общее между ними.
По большей части Гуннар не чувствовал себя связанным ни с кем и ни с чем. Он разрушил счастливый дом, который у него когда-то был, своими неразумными детскими требованиями воссоединиться с отцом, который совсем его не любил. Он прервал эту связь.
Они долго не разговаривали. И Гуннара молчание совершенно устраивало. Он все еще кипел гневом и не мог понять, что же чувствует по отношению к Олив. Он решил погубить
