Томас подхватил на лету пустую бутылочку, взял чемодан отца и открыл входную дверь.
— Заходи! Поговорим дома!
Бенджамин попытался обнять сына, но тот отошел в сторону, чтобы пропустить отца. И Бену ничего не оставалось делать, как зайти в квартиру.
К его удивлению, в квартире мало что изменилось после его ухода из семьи. Те же висевшие на стенах картины, которые Бен подарил своей жене, когда та родила ему дочь. Тот же ковер в гостиной пестрой расцветки. Журнальный столик, книги, расставленные в прежнем порядке, рамки с фотографиями всей семьи. Как будто и не было этих трех лет!
— Зачем приехал? — холодно спросил Томас отца. Он поставил его чемодан в прихожей и зашел в гостиную, на ходу стягивая шапку и расстегивая черный пуховик с мехом.
— Я хотел поговорить... — виновато произнес Бенджамин. В его голосе была слышна надежда, что все же сын сможет его простить. Он неуклюже упал на диван, не переставая озираться вокруг.
— После трех лет молчания? — раздраженно буркнул Томас.
— Я написал письмо. Вы получили его?
— А телефона не существует? Или ты забыл домашний номер? — недоверчиво спросил он Бена, прошел на кухню и выбросил в мусорное ведро бутылочку.
— Письмом легче... — Бенджамин сконфузился и обхватил руками колени.
— Кому легче, отец? Нам или тебе?! — взорвался сын, который вернулся в гостиную и начал ходить по ней. Три шага — и он у окна, столько же — и он у дивана, на котором сидел отец.
— Так легче мне. — Бен опустил глаза.
— Зачем ты пил?
— Мне так легче поговорить со всеми вами.
— Ты всегда думаешь только о себе, отец! Ладно, я, возможно, когда-нибудь тебя прощу. Но вот мать... А Мэган?! Скажу правду: она тебя ненавидит! Всем сердцем! Ей было тогда семнадцать. Она долго не могла поверить, что отец, которого она так любила, решил уйти. Ты ее предал. Предал каждого из нас! — Томас остановился у окна и раздернул плотные шторы.
За окном ярко светило зимнее солнце. На дороге была пробка, а у продуктового магазина сидел бездомный и звенел в колокольчик, протягивая шапку замерзшими руками. И Томасу стало жаль и этого бездомного человека, и отца, который молча опустил глаза и вжал голову в плечи, и себя, и Мэган, и мать.
Стало жаль всех. Но этого мало, чтобы простить человека.
— Но сегодня же канун Рождества! Все друг другу прощают!
— Да, но это не День прощения! Ты опоздал! — отрезал Томас и тяжело вздохнул.
В прихожей послышались женские голоса. И Томас понял, что сейчас не время прятать отца. Почему-то он невольно сравнил его с ненужным старым шкафом, громоздким, мешающим свободно передвигаться по комнате. И куда этот шкаф не поставишь, он всегда будет мозолить глаза.
— Сиди здесь! Не высовывайся, пока я тебя не позову. Ясно? — сухо сказал ему Томас. Он сделал три больших шага и вышел из гостиной.
Бен по-прежнему молчал и смотрел в пол, словно провинившийся школьник.
— Как настроение? — Томас потрепал сестру по руке.
Мэган расстегнула молнию на сапоге и с ненавистью швырнула сапог в угол прихожей.
— Паршиво! Я готова любого стереть в порошок! — не скрывая своего раздражения, начала Мэган. — Чертов Тики заставил меня в канун Рождества подготовить документы к ревизии! Чтоб он провалился, старый хрыч! Чтоб в его сигаре оказалась петарда! Чтоб...
— Солнышко, успокойся! Ты успеешь вернуться домой до Рождества! Я обещаю, что буду ждать тебя! — Пейдж повесила пальто на крючок и провела рукой по красным от мороза щекам, глядя на свое отражение в зеркале.
Мэган недовольно фыркнула и бросила сапог на пол. И тут ее глаза остановились на старом чемодане отца.
Она подняла взгляд на Томаса, который уже понял, что сестра обо всем догадалась, и медленно сглотнул слюну.
— Это чье?! — громко крикнула Мэган. — Неужели рождественские ангелы принесли нам пожитки блудного папаши?
Пейдж замерла у зеркала и медленно повернулась к дочери. Проследив за ее взглядом, Пейдж опустила глаза и увидела старый чемодан бывшего мужа.
— Томас, это что? — тихо спросила Пейдж. Теперь на ее щеках пылал румянец, вызванный далеко не морозным ветром. — Бен... — Она закрыла рот ладонью и округлила глаза, глядя на сына.
— Здравствуйте! — Из гостиной вышел Бенджамин и, стараясь ровно держаться на ногах, сделал несколько шагов вдоль стены.
— Да он в стельку пьян! — Мэган подбоченилась.
— Я трезв, — еле проговорил Бен.
— Да ты вдребезги пьян! — Мэган даже пнула его чемодан и, взяв мать за руку, направилась в гостиную.
Мэган вдруг возомнила себя защитницей. Эдакая Жанна Д'Арк, готовая сражаться против всех английских захватчиков в лице собственного отца.
— Мэган, успокойся. — Пейдж положила руки на плечи дочери. — Что тебе надо, Бен?
— Я хотел с вами поговорить. — Бен переступил с ноги на ногу и опустил глаза в пол.
— Говори, все в сборе! — Томас сел на диван и облокотился на острые, худые колени. — Ну же, отец!
— Сегодня канун Рождества, и... я хотел попросить прощения. Вы единственные, кто у меня есть. Самые родные люди...
— А где твоя шлюшка из Чикаго? Разве она не смогла осуществить все твои мечты на старости лет?! Старый мужик, весь седой, с лысиной, морщинами и брюхом, возомнил себя Казановой, звездой! В Голливуд не пробовался?! Кстати, Мадонна на развод подала! Не упускай шанс, папочка! — Мэган высвободилась из материнских объятий и вышла из гостиной.
— Что мне сделать, чтобы вы простили? — Бен прижался к стене и виновато посмотрел на бывшую жену. — Только скажите, что сделать...
— Уехать! — резко выпалил Томас и тоже покинул комнату.
— Хорошо. Я как раз взял обратный билет на самолет. В час ночи... самолет... в час ночи.
— В городе полно гостиниц! — послышался из соседней комнаты голос Мэган.
— Можно, я позвоню? — спросил Бен у Пейдж, кивнув на телефон.
— Да, конечно, справочник на журнальном столике.
Полчаса Бенджамин дозванивался до гостиниц и отелей. Но все было тщетно. Все номера оказались занятыми или забронированными.
Тогда Бен натянул кожаную куртку, обмотался шарфом и неслышно вышел из гостиной. В прихожей он оглянулся, никто не вышел его провожать. Он шагнул на лестничную площадку и медленно закрыл за собой дверь.
Томас стоял у окна в своей комнате и смотрел, как на улице суетятся люди, как машины выдыхают темно-серый газ, как холодный ветер выдувает снег с крыш домов. И эти мелкие как крупа снежинки переливаются серебром в свете яркого солнца. Словно кто-то выпустил конфетти.
Томас опустил глаза на дорогу, и сердце его сжалось. Рядом с бездомным уселся его отец и предложил бедолаге свои перчатки погреть руки.
