– Попробуй от меня избавиться! – рассмеялась Брайана. – У меня будут тысячи лиц – официантка на первой годовщине твоей свадьбы, консультант-визажист в салоне красоты и даже гадалкана местном карнавале.
– Африка! – позвала Мэри Фрэнсис, когда они с Брайаной уже собирались уйти. – Помнишь загадку, которую ты мне загадал? Что сильнее всего на свете?
Нежный гигант приподнял бровь, изображая удивление, что Мэри Фрэнсис спрашивает его об этом.
– Я не смогу подсказать тебе Ирландка. Загадка приносит удачу только тому, кто сам отгадает ее.
– Постой, пожалей меня! Я с тех пор только об этом и думаю.
Африка заразительно рассмеялся:
– Тогда позволь задать тебе вопрос. Ты считаешь чугун крепким?
– Да, но…
– Т-с-с-с. – Он оборвал ее и дождался, пока она не настроилась слушать. Пока все не стали прислушиваться. – Ты, права, чугун крепок. Но кузнец сильнее, ты согласна? А что сильнее кузнеца?
– Любовь, – хором ответили Уэбб и Брайана.
– Любовь?.. – Мэри Фрэнсис обиделась на радостное веселье Африки. – Несправедливо! Я догадалась об этом сразу, как только ты задал мне, загадку.
– Догадалась, но отмела этот вариант, помнишь? – успокоил ее Африка. – Ты сказала, что это слишком просто.
Наверное, впервые в жизни Мэри Фрэнсис не хотела сдаваться без боя.
– Но как могла любовь помочь женам Синей Бороды?
– Ты считаешь, что жены недостаточно любили его. Возможно, если бы он сам любил сильнее, ему не понадобилось заставлять их доказывать свою преданность. – Глаза Африки сияли от удовольствия. – Кто сказал, что любовь проста?
С этими словами Брайана и Африка исчезли в дверях, и, как только они ушли, Уэбб притянул Мэри Фрэнсис к себе. Ее спина прижалась к его груди, и словно электрический разряд пробежал по телу Мэри Фрэнсис. Глупое сердечко учащенно забилось, и едва не подкосились ноги. Она уже было согласилась с Африкой, но теперь задумалась. Если любовь сильнее всего, отчего она испытывает такую слабость?
Но спрашивать было некого, да, похоже, и незачем.
Уэбб уже повернул ее лицом к себе и наклонился, чтобы поцеловать. Мэри Фрэнсис вздрогнула как от электрического разряда. Губы Уэбба источали неимоверную энергию, она возбуждала, причиняя сладостную боль. «Если это слабость, – осенило Мэри Фрэнсис, – то я должна быть сильнее». В Мэри Фрэнсис вдруг проснулось любопытство. Неожиданно для Уэбба она отстранилась от него.
– Что случилось? – Уэбб почувствовал себя весьма неуютно, словно его рассматривали под увеличительным стеклом. – Ты хочешь узнать что-то обо мне?
Не что-то, а очень многое! Начиная с того, что Мэри Фрэнсис понятия не имела, кто он такой. Она ничего не знала ни о его прошлом, ни о его настоящем. Он вполне мог быть и правительственным агентом, и оперативником, работающим под «крышей».
Но если говорить честно, ей необходимо было задать всего два вопроса. Правда, первый особого значения для нее не имел. Ей хотелось задать его больше для порядка.
– Ты шпион?
Хмурое выражение лица Уэбба сменилось осторожной улыбкой.
– Видишь ли, если считать работу на итальянское министерство иностранных дел шпионажем, то ответ будет утвердительный. – Мэри Фрэнсис удивленно молчала, и он пояснил: – У итальянцев лучшие кадры в отделе, занимающемся предметами искусства. Я уже много лет работаю на них, да и на другие правительства тоже. А к последнему заданию имеет непосредственное отношение министерство финансов США.
Как ни была удивлена Мэри Фрэнсис, она была в состоянии примириться с тем, что Уэбб – шпион. Но с чем она совершенно не могла смириться, так это с неясностью собственной судьбы. Это был второй и последний вопрос, который она просто обязана задать прямо сейчас. Ответ на него жизненно важен для нее. Она чуть помолчала, прокашлялась и, глубоко вздохнув, спросила:
– Мы действительно женаты?
Прошло три месяца…
– Благословите, святой отец, я согрешила.
Приглушенный голос доносился до преподобного отца Рика Карузо сквозь перегородку кабинки для исповеди. В современных католических церквях таких кабинок уже нет, но эта церковь была очень старой, и Рик хотел сохранить все в неприкосновенности.
– Я готов выслушать вашу исповедь, – отозвался он, пригибаясь ближе к перегородке. Голос был очень знакомый, но, возможно, ему просто мерещится. Эта женщина не может быть Блю Бранденбург. Он не видел ее со дня свадьбы Уэбба и Мэри Фрэнсис, состоявшейся два месяца назад здесь, в церкви Рика. Но Блю в тот день вела себя непонятно таинственно. Она сказала ему, что занимается общественными делами, но не уточнила, чем именно. Больше он ее не видел и ничего о ней не слышал. – Что вы совершили? – спросил он женщину.
– Я поступила плохо во имя благого дела.
Во рту у Рика стало совсем сухо. Голос, несомненно, принадлежал Блю. Но что привело ее сюда? Что она натворила?
– Это может искупить вашу вину, – отозвался он, – но все же я хотел бы услышать о прегрешении.
– Мне очень стыдно.
– Что вы совершили?
– Я помирилась со своей матерью.
– Что? – Непритворное изумление в его голосе говорило, что он был готов услышать все, что угодно, только не это.
– А вы что подумали? – … с обидой спросила она. – Что я опять стала торговать своим телом?
– Блю… – Он наклонился вперед и ударился лбом о перегородку. Голос его звучал тихо, подавленно.
– Что ты здесь делаешь?
– Исповедуюсь. Я же призналась, что совершила плохой поступок.
– Помирившись с матерью?
– Да, я солгала. Я сказала ей, что люблю ее, но это неправда. Я ее терпеть не могу.
Ему хотелось смеяться, но Блю говорила совершенно серьезно.
– Может быть, тебе хотелось восстановить нормальные отношения с ней?
– Нет, мне нужны были деньги.
– Да, это плохо. Но зачем?
– Чтобы передать их вам. – Из-за перегородки раздался приглушенный смех, а у Рика зародились подозрения.
– Блю, какого черта ты здесь делаешь?
– Следите за языком, падре, – предостерегла она. – Bы сейчас разговариваете с живым ангелом милосердия. Я только что собрала по подписке полмиллиона баксов на свою любимую благотворительность – на церковь отца Карузо. У меня письменное обязательства банков, компьютерных компаний, сети продуктовых магазинов, сети быстрого питания – чего угодно. Они все жаждут оказать финансовую поддержку твоей программе обучения местных ребятишек компьютерной грамотности. – Голос ее звенел от возбуждения. – Ну как, звучит неплохо?
– Звучит… как чудо… – У Рика в горле застрял комок, он едва мог говорить. – Как тебе удалось?
– Я пришла к мамочке с раскаянием, и она обзвонила всех своих богатых дружков из списка «Пятьсот удачливых». Оказалось, что они все ужасно боятся организованной и малолетней преступности. Они пришли в восторг от идеи занять чем-нибудь слоняющихся без дела подростков. Вот так-то, падре.