Марина Эльденберт
Заклятые любовники
— Мисс Луиза, закройте глаза, пожалуйста. И повернитесь к свету. Да, вот так.
Катрина — миленькая темноволосая и стройная, была в театре новенькой, потому и волновалась. Шутка ли — сразу оказаться в моей гримерной. Чересчур громко звякнула о столик какая‑то склянка, ласкающие прикосновения кисточки щекотали скулы, от суетных движений девушки дохнуло жаром свечей. Надо бы распахнуть окно, иначе вспотею так, что никакой грим не понадобится. Помощница колдовала над лицом, а я размышляла, какую маску лучше сделать после спектакля — на ягодах или на травах. Пожалуй, все же на травах, мази слишком жирные.
— Можете открывать.
Из зеркала на меня глянула кукла с фарфоровым личиком. Светло — серые глаза — выразительные, оттененные, чтобы их было видно из зала, пухлые губы, рассыпавшиеся волнами по плечам рыжие волосы под мягким светом почти медовые, под накинутым халатом ровно вздымается пышная грудь. Сама добродетель, встретишь на улице такую девочку — и поверишь в чистоту и невинность. Только вот в отличие от героини я совсем не девочка: мне уже двадцать пять.
Катрина закончила с лицом и засуетилась у оттоманки — удобного диванчика со спинкой в изголовье, застилая свежей простыней, чтобы не запачкать, когда раздался негромкий стук. Она тут же скользнула к двери, а через минуту уже вручила мне небольшой сверток.
— Вот, просили передать.
Я улыбнулась, хотела отложить, но любопытство пересилило. Оберточная бумага дорогая, перевязано сиреневой атласной лентой — мой любимый цвет. Интересно, что на этот раз? И от кого? Подарки мне дарили десятками, и большинство из них даже не покидали стен театра: либо переходили к другим актрисам, либо оседали в гримерной. Вот эту картину, где полуобнаженная особа держит в руках светящийся шар, озаряющий светом полумрак какой‑то гостиной, прислал один из поклонников. И старинное зеркало в оплетающей его золотом раме, напротив которого сижу — тоже.
— Мисс Луиза, время! — негромко пискнула Катрина.
— Сейчас.
Я развязала ленту и разорвала бумагу. Вкус у дарителя был. Премерзкий. Моему взору открылась ярко — розовая лакированная шкатулка, инкрустированная разноцветными стекляшками, каждая величиной с антал и размалеванная цветочками настолько аляповато, что просто глаза резало. Щелкнул замок, и в палец словно иголка вонзилась, выступила кровь. Я ойкнула, сунула палец в рот и вскочила. Шедевр работы неизвестного мастера свалился на пол, из него выпала бумажка. Катрина подскочила с небывалой прытью, подхватила и подала ее мне.
— Поцарапались? Принести вам салфетку?
— Обойдется. Открой окно, пожалуйста.
— Да, мисс.
Незнакомым почерком — таким обычно пишут целители, чтобы аптекарь мог отмерить порошки и компоненты для зелий — в меру корявым, со второй рюмки относительно разборчивым, было написано:
На том, кого ты ненавидишь,
Замкнется круг, сойдется жизнь.
И вот тогда, Лефер Луиза,
Держись.
Буквы плясали вкривь и вкось, словно писали спьяну или левой пяткой. Если загадочный даритель с полным отсутствием вкуса хотел меня удивить, ему это удалось. Для начала, упомянули мое настоящее имя. Имя, от которого я отказалась восемь лет назад и о котором знали немногие. Кроме того, стишок был написан в духе тех, что я любила сочинять на досуге и цитировать от случая к случаю — с детства. Правда, в моих побольше юмора и поменьше пафоса. Или мне так кажется?
Катрина вертела шкатулку в руках — кроме записки в ней ничего не оказалось, и с интересом заглядывала мне через плечо. Перехватив взгляд, залилась краской и сделала вид, что рассматривает бархатную подставку для ног. Я сунула бумажку в карман, скинула халат и удобно устроилась на кушетке. Время подумать об этой ерунде у меня еще будет. Главное сейчас — достойно сыграть девственницу, по воле случая оказавшуюся во власти жестокого тирана.
Помощница принялась втирать в мое тело крем, от которого кожа блестела, словно покрытая мельчайшими капельками пота. Всякий раз, когда взгляд ее натыкался на мои обнаженные груди с затвердевшими от прохлады сосками, на щеках девушки проступал румянец смущения.
— Мисс Луиза, а вы… ну… — она помялась. — Как вы согласились сыграть… такое?
Смелый эксперимент молодого сценариста для начала поддержал наш антрепренер — управляющий театра и спонсор в одном лице, а затем и сама королева. Ее Величество придерживалась прогрессивных взглядов и считала, что чувственную составляющую от разврата отделяет пропасть. Некоторые религиозные деятели были, мягко говоря, не в восторге, а осаждавших перед премьерным показом центральный вход пуритан пришлось утихомиривать полиции, тем не менее очереди вокруг кассы на каждый спектакль заворачивались в крендельки. Эротические сцены были весьма откровенны, на пробы рвались актрисы юные и постарше, неопытные и с именами — как почувствовали золотую жилу. Утвердили меня.
— С радостью.
И ведь не покривила душой. Меня всегда притягивало все необычное, дерзкое. Ну и золотую жилу я тоже почувствовала.
— Вам не было страшно? Или стыдно?
Катрина смотрела на меня во все глаза.
— Я актриса. Мне не бывает стыдно.
Больше мы не разговаривали, а поднявшись, я увидела обнаженную молодую женщину — хрупкую и беззащитную. Свою героиню, Сильви — дрожащую от холода, страха перед неизвестностью и жестоким супругом, рядом с которым ей предстояло пройти все круги ада и обрести любовь. Уколотый палец полыхал огнем, а рука словно заледенела. Странно. Я тряхнула кистью, что‑то под кожей отозвалось пульсацией, будто потянули за невидимую нить. Так, сейчас не время обращать внимания на такие мелочи. Тем более что помощница уже спешила ко мне с платьем, помогла одеться, пригладила волосы.
Все готово, Луиза. На выход!
— За успех! — я подняла бокал.
— За успех! — отозвались остальные.
Стол, накрытый на пятерых, ломился от яств. Голова кружилась — то ли от выпитого вина, которое щедро подливали сидящие по обе стороны от меня кудрявые смуглые близнецы, то ли от восторга. Сияние газовых светильников приглушали абажуры, по выложенным камнем стенам метались тени официантов, тяжелая драпировка портьер, скрывающая окно, окончательно отрезала нас от окружающего мира. В театре осталось море цветов, шумное многоголосье поклонников, не желающих нас выпускать до той поры, пока не получат автографы, подарки и маска невинной Сильви, покорившей публику. Здесь, в узком кругу, в полумраке ложи одного из самых дорогих ресторанов Лигенбурга, можно быть собой.
