Звякнул колокольчик на входной двери. Я вскинула голову с улыбкой:
— Добрый де…
И слова приветствия замерзли у меня на губах… вернее будет сказать, засохли, потому что мгновенно пересохло во рту.
На фоне белой открытой двери стоял человек в черном. Внимательно осматривал помещение аптеки. Взгляд темных глаз задержался на мне не дольше, чем на других предметах интерьера: я не представляла для него никакой опасности. Шагнул — вернее будет сказать, скользнул — вперед, шелковая черная ткань просторной одежды взлетела крылом то ли из-за его стремительного движения, то ли из-за сквозняка из открытой двери. Просто черный ангел. Ангел инквизиции. Дивный оксюморон…
Дьякон Иеремия, личный телохранитель матери Агнессы, а если проще — дипломированный убийца — быстро обследовал помещение, заглянул в провизорскую, сбежал по лестнице в цокольный этаж, где находятся склад и жилые комнаты. Судя по тому, что телевизор как ревел, так и ревет, дети его не заметили. Иеремия взлетел обратно по лестнице, бесшумно пересек зал и повернул ручку двери. Я отлепилась от прилавка, спеша навстречу шустрому, одетому во все белое, колобку, вкатившемуся в аптеку.
— Матушка Агнесса! — склонилась к протянутой руке, коснувшись губами перстня: индикатор мгновенно оценил мой уровень, колебания потенциала, потери в течение предыдущих суток — и передал данные своей владелице. Розовые губы Агнессы сложились в улыбку, и я с облегчением выдохнула: визит Инквизиции всегда чреват неожиданностью, а милость ее так ненадежна… — Очень рада!
Агнесс погрозила пухлым пальчиком:
— Сколько раз тебе говорить — не перебарщивай в демонстрации верноподданнических чувств!
Я невольно улыбнулась.
— Как скажете, матушка Агнесс… Не хотите ли чаю?
Матушка захлопала в ладоши:
— Твоего прекрасного чаю, моя милая! Какой же идиот от него откажется?
Я покосилась на ее телохранителя:
— Находятся и такие…
Иеремия стоял за спиной патронессы, сложив на животе руки: высокий ясный лоб, черные густые, чуть поднятые к вискам брови, волосы льются смоляной рекой вдоль четко вылепленных скул, очи долу — хоть икону с него пиши! Но внешнее благолепие дьякона обманчиво; все помнят, как в прошлом году он в одиночку разметал неудавшихся убийц Агнессы. Да и на ухоженных, с мужским маникюром, руках поблескивает пара полированных металлических перстней-индикаторов: признак спецслужб Инквизиции…
Загудели ступени — к нам поднимался Антон.
— Марийка, а где… — не дойдя до верха, он остановился, уставившись поверх перил на нежданных и незваных посетителей круглыми блестящими глазами: — Ну ни хрена себе!
— Это матушка Агнесс и ее… сопровождающий, — поправила я. — А вовсе не какие-то 'ни хрена себе'!
Мельком взглянула на 'сопровождающего'. У Иеремии смеялись глаза. А ведь у прежних телохранителей Агнессы отсутствовало чувство юмора. Напрочь.
— Поздоровайся!
— Здрасс… те.
— Добрый день, юноша, — Агнесса благоволит к симпатичным молодым людям. Особенно, если те начисто лишены потенциала. — Вы что-то хотели спросить у Мариам?
— А… да. Когда жрать-то будем?
Я сладко улыбнулась:
— Когда сваришь. Мы же договаривались о распределении обязанностей, помнишь?
— У, — сказал мой вечно голодный племянник. — Ну ладно.
И с топотом понесся по дрожащим ступеням вниз.
— Родственник?
— Племянник, — я поспешила добавить: — по брату.
Всем известно, что способности передаются исключительно по женской линии.
— Очень похож.
Антон вымахал с коломенскую версту, говорит густым баритоном — а губы все еще пельменями, круглые глаза по-щенячьи любопытны и шалы… В зеркале я вижу совсем иное отражение. Цветные линзы придают моим глазам зеленый цвет — по статусу положено. Русые волосы всегда гладко уложены, на остром носу — круглые очки. Рот, правда, тоже полногубый, но крепко сжат и озабочен. Аптечная униформа приятного неброского голубо-зеленого цвета. При одном взгляде на меня становится понятно: я — разумная, практичная и умеренная во всех отношениях женщина.
Хотя… разумная и умеренная ведьма — оксюморон тоже тот еще.
Я не стала вешать табличку 'закрыто': не в моих привычках терять деньги. Расположились прямо в зале. Посетительницы часто любят посиживать за этим уютным столиком, пробуя различные тонизирующие или успокаивающие напитки. Последний мне сейчас, ох, как бы пригодился! Пришла беда — отворяй ворота. Пришла Инквизиция — выноси тело…
Агнесс потирала руки, с предвкушением разглядывая розетки, полные прозрачного меда разных оттенков янтаря.
— Ах, Мариам, как все красиво и как вкусно!
— И как здорово! — подхватила я. — В моей аптеке…
— Знаю-знаю: 'только экологически чистая продукция, натуральные компоненты, дары природы'… Какой дивный аромат!
Я поставила все-таки три чашки, хотя и не сомневалась, что телохранитель к угощению не прикоснется. К моему изумлению, Иеремия тоже плеснул себе золотисто-коричневого чая. Поднес к лицу, внимательно изучая цвет и аромат; глотнул, покатал на языке, точно ценитель дорогого вина… Говорят, им каким-то образом стимулируют вкусовые рецепторы, чтобы могли определять яды и неизвестные, возможно, опасные компоненты.
Я сказала недовольно:
— Господин дьякон, я ведь и себе из того же чайника наливаю!
Иеремия сделал последний глоток. Он так редко подает голос, что я каждый раз забываю, какой он у него низкий.
— А вдруг вы решили покончить жизнь самоубийством, госпожа аптекарша?
Агнесс звонко рассмеялась, похлопала меня по руке мягкой ладонью.
— Не обижайся на него, моя милая! Такая уж у Иеремии работа!
Внешность матери Агнесс располагает к уютной доверительной болтовне: пухленькая бабушка с белыми завитыми кудряшками, выбивающимися из-под чепца; голубые глазки поблескивают за круглыми очками в золотой оправе. Просто фея без крылышек из какой-то детской сказки. Конечно, если забыть, что милая старушка — одна из трех самых главных людей в Инквизиции. Я не забывала.
Да еще этот ее телохранитель!
Иеремия стоял поодаль, ни взглядом, ни жестом не участвуя в разговоре, но казалось, что он просто нависает надо мной, давит — одним своим присутствием. Просторная светлая аптека стала слишком тесной и душной, словно он заполнил ее целиком. Да еще я постоянно чувствовала его взгляд, хотя, сколько бы не вскидывала глаза, дьякон неизменно смотрел либо в пол, либо в окно, следя за прохожими.
— Так вот, Мариам, для чего мы к тебе наведались… — Агнесс, наконец, отставила чашку, и я обратилась в слух.
