Лина Люче.
ОГОНЬ В ЕГО ГЛАЗАХ.
СЕМЬ МИРОВ (3-я книга серии).
Пролог.
Второй мир. Касиан.
Мягкие рыжие лапы неслышно ступали по траве. Огромное опасное тело, послушное заключенному в него мирному разуму, не спеша перемещалось по кромке леса. Хищник не собирался ни на кого бросаться – он просто делал свою работу.
Капитан полиции второго мира часто патрулировал подведомственную территорию лично, чтобы освободить мозг и успокоиться. Во втором мире в тот день было очень тихо – ни нарушителей, ни посетителей – никого. Иногда все просто расходились, и на пару-тройку часов воцарялась звенящая тишина – словно все забывали сюда дорогу.
Но Касиан не расслаблялся: он прекрасно понимал, что в следующую секунду сюда может перенестись стайка игроков или влюбленная пара, решившая попробовать неизведанных ощущений. Влюбленные в последнее время словно с цепи сорвались. Раньше такое и в голову никому не приходило – прийти во второй, чтобы спариться в теле животных. А потом какой-то журналюга написал в своей статье о чокнутой парочке, которая так сделала, и все решили попробовать.
Касиан и до этого недолюбливал пишущую братию, но уж после… первое время он вздрагивал, натыкаясь на покрывающих друг друга волков, зайцев, белок. Со временем оказалось, что это не предел фантазии мирян – впервые увидев волка на зайце, Касиан буквально вылетел в первый мир и долго ругался, отплевываясь, чем вызвал смех подчиненных, Йамманы и Марии, дежуривших вместе с ним. Но ему это казалось не забавным, а отвратительным, и всерьез пугало, что такое могла увидеть Кая.
Никто из его друзей и сослуживцев понятия не имел, что его подопечной было не шестнадцать, а двенадцать, и что ей довелось стать единственным подростком, которому Ксеар разрешил остаться в мирах. И так вышло лишь потому, что была веская причина. Для всех остальных миры оставались исключительной зоной для взрослых, поэтому Касиану приходилось скрывать настоящие причины своей озабоченности тем развратом, который теперь царил во втором.
Впрочем, он быстро дошел до главы Службы безопасности с просьбой ввести штраф за спаривание у всех на виду. Яльсикар поддержал, закон был быстро издан, и с тех пор Касиан нещадно штрафовал таких нарушителей, выслеживая их с особым рвением.
Остановившись на пригорке, тигр осмотрелся, и его чуткое темное ухо дрогнуло, уловив тихий смех и рычание. В несколько прыжков достигнув места, где резвилась парочка, Касиан приготовился шугануть их бесстрастным официальным тоном, но, разглядев, кто это был, испытал такое возмущение, что даже зарычал.
- Йаммана! – фактически пролаял он, когда снова обрел возможность говорить.
Огромный белый волк мгновенно слез со своей жены, неловко прикрывая ее боком, как будто она была обнаженной женщиной, а не волчицей, покрытой со всех сторон шерстью.
- Шеф… - робко вякнул он, опустив морду к самой земле.
- Как вы… как вы посмели? На службе! – тигриные глаза вспыхнули от чистой ярости.
- Ну, ладно вам, шеф, тут же никого не было…
- Тут я есть, - рявкнул он. – Вы оштрафованы. Вы… Вы…
- Шеф, - робко пискнула из-за спины Йаймманы его жена, Мария.
- Молчать! Вы позорите свои звания полицейских.
- Шеф, - уже совершенно иным голосом повторил офицер. Голова волка поднялась, уши отодвинулись назад, верхняя губа дернулась, показывая клыки, ноздри сузились. А глаза теперь смотрели не на начальника, а за его спину.
Касиан дернулся, когда тоже почуял... резко повернулся и отпрянул, увидев дым. А за ним огонь.
Реальный мир, Санкт-Петербург. Аквинсар.
В комнате было очень темно и тихо, и даже слышно, как на кухне, через коридор, тикают часы и тихонько урчит холодильник. Стас открыл глаза, сел в кровати. Он слишком много спал вчера днем, вот и проснулся среди ночи. Левая рука привычно нащупала кожаный подлокотник инвалидного кресла. Вдохнуть, подтянуться и рывком пересадить себя в него из кровати - и вот уже можно двигаться.
На кухне он поставил чайник, насыпал в кружку две ложки растворимого кофе. Поскреб щетину, размышляя о том, что, наверное, стоит побриться, но ужасно лень. За окном горели фонари, и мягко падал снег. Глядя на то, как он падает, Стас стал вспоминать, на чем он заснул… проснулся… сбежал. Он разговаривал со своей невестой, которая буквально требовала пригласить ее в его реальную жизнь из той, второй, что была, по его мнению, достаточно полноценной, но Зарайа считала иначе.
Формально этот разговор с ней проходил во сне, и сама невеста ему снилась, и город, в котором они жили много лет и недавно полюбили друг друга. Но этот разговор он помнил в точности – так сны не запоминают. Потому что так, как он, большинство людей и не спит.
Он давно уже путался, что считать засыпанием, а что пробуждением. Его жизнь шла параллельно в двух мирах и второй, тот, что во сне, был для него более реальным. Гораздо более реальным и нормальным, чем жизнь в двухкомнатной питерской квартире, из которой он выходил довольно редко, так как целую вечность назад стал инвалидом.
Тогда он еще не знал, что может быть другая жизнь. Какое-то время Стас думал, что его жизнь закончена. Врачи называли это депрессией, родственники суетились. А он просто знал, что у него больше нет жизни. Есть унылое, бесцельное и беспросветное существование, безнадежное и безвкусное, как тарелка манной каши на воде, которой кормили его в больнице.
Ему было четырнадцать, когда он очнулся в больничной палате на шесть коек.
Сначала он ничего не понимал, кроме того, что было очень больно. Потом пришла медсестра, ему сделали два укола. А чуть позже в его палате появился брат. Андрею было тогда двадцать, и он казался Стасу очень взрослым. Его всегда восхищало то, что по лицу его старшего братишки ничего невозможно понять, но в тот раз он все понял, сразу. Их родителей больше не было на свете. Он все вспомнил, посмотрев в серые глаза, почти такие же, как у него самого. В них была тоска и неуверенность, и горе.
Потом появились какие-то дяди, тети, с которыми мальчики до этого никогда не общались, встречаясь раз в год-два, от случая к случаю. Все говорили какие-то очень правильные слова, и призывали "держаться" и "крепиться", но Стас не понимал, как держаться. Потому что врачи объяснили ему, что ходить он больше не будет. Скорее всего, никогда. Они рассказывали какие-то подробности про его травму позвоночника, отвечали на бесконечные вопросы Андрея, все еще не верившего в произошедшее. А Стас почему-то поверил сразу. Мама говорила, что он пессимист по натуре, потому что легко верит в плохое. А отец говорил, что реалист, потому что просто знает правду. Так или иначе, в плохую правду он поверил мгновенно.
