Рейчел Уорд
Числа. Бесконечность
Девочка сидит в грязи. Она бегала по лесу, а теперь ноги у нее устали, и она не хочет больше делать ни шага. Ей и здесь хорошо. Вокруг столько камней, листвы и веток, что можно сплести гнездо для птичек или смастерить домик для мышей. Ее руки заняты — что-то поднимают, что-то укладывают, что-то прилаживают, — и голова тоже занята. Палкой она рисует на грязной земле черточки и кружки, и ее губы шевелятся, в то время как она мурлычет себе под нос песенку, которая подходит к ее рисункам на пыльной земле.
Мотоциклы еще не подъехали, а она уже слышит их рокот: сначала до ее ушей доносится отдаленный воющий звук, он перерастает в гул, затем в рев. Она прижимает ладошки к ушам. Она никогда раньше не видела мотоцикл, а тут сразу три, и все такие большие, черные и быстрые, несутся, выпуская струи темного дыма. За деревьями мелькает сверкающий металл, резина и блестящая кожа.
— Драконы, — шепчет она, и зрачки ее голубых глаз расширяются.
Мотоциклы замедляют ход. Останавливаются. Они больше не ревут, а лишь тихо урчат, зато подъехали совсем близко. Девочка сидит почти не шевелясь. Ей их видно. А им ее? Тот дракон, что примчался первым, тянет себя за голову, и часть головы остается у него в руках. Внутри — человек. Он вглядывается в деревья по обеим сторонам дороги, прорезающей лес. На миг их глаза встречаются.
Лицо человека бледно, но цвета у него темные, под стать одежде и дракону. Вихрь серого, фиолетового и черного. Цвета девочке не нравятся. Она никогда не видела у людей таких цветов. И ей не нравится, что он смотрит на нее. Глаза у него темные, почти черные, и они делают ей больно.
Она быстро закрывает глаза и прячет лицо в коленях.
— Что-то заметили, босс?
— Просто ребенок. Поехали. — Голос у него твердый и низкий.
Драконий рык опять превращается в рев. Они уезжают.
Сквозь ресницы девочка выглядывает на дорогу. Вокруг ни намека на то, что драконы здесь были, только облако пыли, которое повисает в воздухе, а затем оседает на землю. Она медленно распрямляется и наклоняется вперед, подхватывая охапку прутьев и листьев, стирая свои рисунки. Если здесь водятся драконы, то нужно сплести гнездо, чтобы защитить птиц и мышей. Гнездо лучше соорудить побольше, чтобы и ей было где укрыться. Она укладывает в круг всё новые ветки и листья, потом залезает в середину и закрывает глаза. Она ждет, когда на внутренней стороне глаз появятся цветные пятна и рисунки, которые помогут ей уснуть.
Услышав, как кто-то выкрикивает ее имя, она просыпается.
— Мия! Ми-и-я-а-а! Где ты? Ми-и-я-а-а!
Она не двигается. Она хочет удостовериться, хорошее ли построила гнездо, не найдут ли ее здесь. Она любит играть в прятки.
— Мия! Ми-и-я-а-а! Ты где? Где ты?
Голос приближается. Девочка сворачивается плотным клубочком и снова прячет лицо в коленях. Отличная игра.
По лесу идет человек, под ногами его хрустят ветки. Ближе, ближе, ближе…
— Мия! Вот ты где!
Ноги останавливаются рядом с гнездом. Мия чуть поворачивает голову и поднимает глаза. Кажется, женщина сердится. Между ее бровями — морщинка. Мии это не нравится. Она хочет, чтобы женщина улыбалась и смеялась. Но цвета у нее те же, что и всегда: синевато-серебряная дымка, которая может быть только у одного человека — у мамочки.
Мия снова утыкается лицом в колени. Она не хочет, чтобы мама кричала на нее.
Сара наклоняется и берет дочь на руки. Она поднимает ее, все еще свернувшуюся в плотный клубок, и крепко прижимает к себе.
— Мия, — говорит она, — всегда будь у меня на виду. Слышишь?
Мия кладет большой палец в рот.
— Я просто очень волновалась. Я думала… Я думала, что потеряла тебя. Я не сержусь.
Мия вынимает большой палец изо рта и поднимает голову. Затем вытягивает ручки и обвивает ими мамину шею. Все хорошо — на этот раз не будет ни крика, ни слез.
— Драконы, — говорит она. — Ми видела драконов.
Сара смотрит на дорогу. Она слышала, как несколько минут назад по ней промчались мотоциклы.
— Ты хочешь сказать — «мотоциклы»? — говорит она, крепко обнимая дочь и устремляясь в глубь леса.
— Драконы, — повторяет Мия. — Шум.
— А еще волки и медведи, да? — улыбается Сара.
Мия качает головой.
— Драконы, — твердо произносит она.
— Тогда нам лучше вернуться в лагерь. К огню драконы не подойдут. Там мы будем в безопасности.
Но Мия не чувствует себя в безопасности даже сейчас, на руках у мамы.
Драконы, которых она видела, сами выпускали дым. Огонь их не отпугнет, думает она. Огонь им понравится.
Нужно спрятаться. Нужно сплести гнездо и скрыться от человека, вокруг которого клубятся темные цвета.
— Я вас знаю.
Подходит ближе, пробираясь между вытертыми палатками и навесами.
«Снова-здорово», — думаю я. Везде одно и то же. Вот поэтому я и стараюсь держаться подальше от людей. Впрочем, это тоже не дело, ведь в одиночку становишься куда уязвимее. Ценных вещей у нас нет, но всегда найдутся те, кто готов отнять последнее — еду, одежду, да даже дрова. За последнее время такое бывало частенько. Нам нужно быть среди людей. Численное превосходство — это сила, говорит Сара.
«Не обращай на него внимания, может, он и уйдет».
Не поднимаю головы и камнем вбиваю колышек для палатки в твердую землю.
Все, подошел. Остановился меньше чем в метре от меня, присел на корточки и подался вперед, чтобы заглянуть мне в лицо.
— Я вас знаю, — повторяет. — Вы — Адам Доусон.
Отворачиваюсь. Пальцы крепче сжимают камень.
Он протягивает руку и касается моего рукава. Прямо лезет ко мне. Мне видна грязь под его ногтями, следы опилок в клочковатой бородке.
— Адам, — говорит он с улыбкой. Наклоняет голову, пытаясь встретиться со мной взглядом. — Адам, вы спасли мне жизнь.
Сердце у меня в груди глухо бьется. Пусть он замолчит. Пусть уйдет.
— Нет, дружище, — говорю, и мой голос разом хрипнет. — Вы меня с кем-то перепутали.
— Нет, я вас узнал. Я никогда не забуду вас, вашего… лица.
Он имеет в виду мои шрамы, мою обгоревшую кожу.
— Вы спасли меня, Адам. Я жил в Лондоне. Моя квартира была на первом этаже, дом стоял прямо у реки. Я увидел вас по телевизору и ушел из дома. Так же поступили миллионы людей. Вы — герой.
Опять двадцать пять. Сколько можно слушать одно и то же.
По телевизору меня показали всего один раз, но получилось так, что в жизни большинства людей это была последняя телетрансляция. Теперь в Англии нет ни телевизоров, ни компьютеров, ни уличных экранов, ни телефонов. После землетрясения, которое положило начало Хаосу и унесло тысячи жизней, сети и передатчики так и не восстановили. Вот все и запомнили изуродованное ожогами лицо пацана с безумными глазами, который таращится в телекамеру и порет чушь о конце света, о гибели мира. И помнят они меня потому, что я оказался прав. Миру и впрямь пришел капец — тому миру, который мы знали, по крайней мере.
