Хелстон, Англия. Сентябрь 1854
К полуночи ее глаза, наконец-то обрели форму. В их кошачьем взгляде была и решительность, и осторожность - ни первое, ни второе не сулило ничего хорошего. Да, именно то, что нужно. Кончики глаз поднимались к тонким, изящным бровям и заканчивались в считанных сантиметрах от копны черных волос.
Он оценивающе смотрел на свою работу, держа лист бумаги на расстоянии вытянутой руки. Было непросто рисовать, не видя ее перед собой, но, в то же время, он никогда не смог бы сделать и наброска в ее присутствии. С тех самых пор как он прибыл в Лондон - нет, с того самого момента, как впервые увидел ее – ему приходилось всегда быть осторожным и сохранять дистанцию.
Теперь же она ежедневно была рядом с ним. И с каждым днем было все труднее. Вот почему утром он решил уехать. Он не знал куда - в Индию, Северную или Южную Америку – да это было и неважно. Где бы он ни оказался – там было бы легче, чем здесь.
Он снова склонился над рисунком и, вздыхая, принялся большим пальцем подправлять угольное пятно ее надутых полных губ. Этот безжизненный лист бумаги, грубый образ, представлялся единственной возможностью взять ее с собой.
И вот, выпрямившись в кожаном кресле, он почувствовал легкое прикосновение тепла. Сзади на шее.
Она.
При одном ее приближении он начинал испытывать нечто совершенно невообразимое, сродни жару, превращающему дерево в пепел. Даже не оборачиваясь, он знал: она стоит за спиной. Он мог запечатлеть ее образ на бумаге, но не сбежать от нее.
Его взгляд упал на стоящий напротив небольшой диван, обитый материей цвета слоновой кости, где за несколько часов до этого он совершенно неожиданно увидел ее. На ней было красное шелковое платье. Она последней из всей компании начала аплодировать старшей дочке хозяина после безукоризненно исполненной ею интермедии на клавесине. Затем он взглянул на веранду за окном, где днем ранее она подкралась к нему с охапкой белых диких пионов в руках. Она все еще считала интерес, который испытывала к нему, чем-то легким и невинным, а их частые встречи в беседке просто… счастливым стечением обстоятельств. Какая наивность! Если бы не это, он никогда не решился рассказать ей секрет, известный ему одному.
Он встал, обернулся. Рисунок положил на кожаное кресло позади себя. Она стояла перед ним, уперев руки в бока, в белоснежном платье и красной бархатной накидке. Прядки волос выбились из косы. Выражение ее лица было именно таким, каким он так много раз рисовал его. Щеки ее горели румянцем. Она злилась? Или смущалась? Ему очень хотелось узнать, но он не мог позволить себе спросить об этом.
- Что вы здесь делаете? – он слышал нотки раздражения в своем голосе, но внутри, конечно, сожалел о подобной резкости ведь знал, что она никогда не поймет.
- Я.. я не могла уснуть, - произнесла она с запинкой, подходя к камину и стоящему тут же креслу. – Я увидела свет в вашей комнате, а еще… - она помедлила, глядя вниз на свои руки – ваш чемодан за дверью. Вы куда-то уезжаете?
- Я собирался сказать вам, – тут он замолчал. Не стоило обманывать. Он и не думал посвящать ее в свои планы. Это бы только осложнило ситуацию. Он и так позволил всему зайти слишком далеко в надежде, что на сей раз все сложится по-другому.
Она подошла ближе, ее взгляд упал на альбом с эскизами.
- Вы меня рисовали?
Ее удивленный тон напомнил ему, насколько сильно отличается их понимание действительности. Она так и не смогла даже отдаленно разобраться, что на самом деле лежит за их взаимным притяжением, не смотря на все то время, что они провели вместе за последние несколько недель.
Так было даже лучше. С тех самых пор, как решился уехать пару дней назад, он, как только мог, старался отдалиться от нее. Это требовало от него колоссальных усилий. И только, когда оказывался один, он, рисуя ее, мог дать своему сдерживаемому желанию свободу. Все листы его альбома заполняли рисунки ее изогнутой шеи, гладких, белых плеч, пышных черных волос.
Сейчас, он оглядывался назад на эскиз, при этом не стыдился , чтобы не быть пойманным, привлекая ее, но хуже. Холод распространялся от него, поскольку он понял, что ее открытие - подвергает его чувства, разрушат ее. Он должен быть более осторожным. Это всегда начиналось так.
"Теплое молоко с ложкой патоки (меда), это поможет тебе уснуть," - добавил он с сожалением.
"Как ты узнал? Так делала моя мама..."
"Я знаю" – сказал он, поворачиваясь к ней лицом. Удивление в ее голосе не было сюрпризом для него. И все же он не мог объяснить ей, откуда он узнал, или сказать, сколько раз уже использовал этот самый напиток к ней в прошлом, когда приходили тени; как он держал ее, пока она не засыпала.
Он чувствовал ее прикосновение, как если бы жгло через рубашку. Ее рука, мягко лежащая на его плече, заставляла его задохнуться. Они еще не касались друг друга в этой жизни, а первый контакт всегда заставлял его затаить дыхание.
"Ответьте мне," - шептала она, - "ты уезжашь?"
"Да"
"Тогда возьми меня с собой”, проговорила она. Подходящий момент, он смотрел на нее, как она вдыхала в себя воздух, желая вернуть ее просьбу. Он мог видеть изменение её эмоций в
появившейся складке между ее глаз: она чувствовала бы себя дерзкой, затем сбитой с толку, затем пристыженной ее собственной самоуверенностью. Она всегда делала это, и слишком много раз прежде, он делал ошибку, утешая ее в этот самый момент.
"Нет", прошептал он, вспоминая ... всегда помня ... "Я уплываю завтра. Если ты ко мне не равнодушна, то ты ничего больше не скажешь.”
" Если я к тебе не равнодушна ", повторила она, как будто говорила сама с собой. "Я - я люблю"
Не надо.
Я должна это сказать. Я... я люблю тебя, и почти уверена, что если ты уйдешь...любовь. Ты не поймешь, но ты должен мне поверить.
Ее глаза сверлили его. Она отстранилась и скрестила свои руки на груди. Это была его вина, он всегда слишком высокомерно смотрел на нее, когда говорил с ней.
"Ты хочешь сказать, что эти вещи важнее, чем это?" спросила она с вызовом, приложив его руки к своему сердцу.
Ох, быть с ней и не знать, что случится. Или по крайней мере быть сильнее чем прежде и остановить её. Если он не остановит её, она никогда не научится, а прошлое лишь будет повторяться, заставляя страдать их снова и снова.
Родное тепло её кожи под руками заставило его наклонить голову и застонать. Он старался не замечать её близости, потому что как хорошо он знал вкус её губ, и как горько было осознавать, что это конец. Но за её пальцами так легко проследить. Он чувствовал сквозь тонкое хлопковое платье биение её сердца.
