Павел Фром
Семь ступеней в полной темноте
Глава 1
… семь ступенек в полной темноте, нижняя скрепит, ее надо перепрыгнуть. Окно. Луна почти полная, хорошо освещает пролет. Еще двенадцать ступенек в ее свете и снова десять в полной темноте… Холодный каменный пол коридора, шершавая стена, кольцо в стене, и, наконец, погашенный факел. Теперь семь шагов влево, ведро с золой и ключ, спрятанный под ним. Ниша, фальшивая стена и маленькая дверца за ней… Теперь можно всецело поддаться нетерпению!!! Тем более, что заветная цель уже совсем рядом, всего в нескольких метрах… Вот она, сидит на цепи, со обмотанными мешковиной крыльями. Так же как вчера, как неделю, и месяц назад.
Кузнец с силой потянул за цепи и поставил ее на ноги. Она особо не сопротивлялась. Только когда он дернул за цепь ошейника, которая была пропущена через дыру в треснувшей наковальне, накрытой все той же, сложенной втрое мешковиной. Когда цепь натянулась, ошейник звякнул о металл и чуть ослаб. Теперь она стояла головой вниз упираясь руками в грубую ткань, лишенная возможности сопротивляться…
Кузнеца трясло от возбуждения. Он приходил каждую ночь, и его всегда трясло. Были бы руки свободны! Она с надеждой глянула на свой меч, стоящий в дальнем углу подвала…
Он облил ее водой и обтер насухо. Мозолистые сильные руки упали на ее бедра, и наспех смазанный топленым жиром член, воткнулся в ее преддверие. Она пыталась молчать, стиснув зубы, но не вышло. Когда холодный живот приткнулся к ее ягодицам, она вскрикнула. Казалось, граненая кованная болванка, движимая тяжелым молотом, засела в ее нутре. Кузнец всегда входил в нее с усилием, заставляя прогнуться на встречу и впустить еще глубже. Было мерзко и злоба раздирала от бессилия. Но природа шла против нее. Ее плоть предательски намокала, а потом просто текла и текла, позволяя этому скоту долбить ее остервенело…. И длилось это часами. Долгими и мучительными для ее воли.
А самое противное было в том, что она опустошалась. Крича и содрогаясь. Бурно… Неистово… Против своей воли.
Кузнец радовался тому, что наконец, добрался до нее сегодня. Терпения кое как хватило до вечера. Он неистово наслаждался каждым мгновением, пребывания в ее плоти. Он так долго ждал своего часа. Так долго… что почти не верил своему счастью….
С ранней юности ни одна из женщин не отваживалась лечь с ним. Стоило кому-то завидеть его орган… и все старания прахом. Годы… всю юность и отрочество он прожил в отрешенности от мирских радостей, отдаваясь ремеслу всецело. Пока однажды, незнакомый старик не сказал ему…. Пока не заронил надежду… и тут такая удача!!!
Натягивая тугую плоть снова и снова, он вспоминал, как столкнулся с ней в поле. Это было заполночь: Крылатая тень промелькнула над головой при свете полной луны. Блеснуло лезвие, и он едва успел закрыться погнутым плугом, который тащил на себе. Сначала он испугался, но увидев ясный, женский силуэт на фоне синеющего неба — забыл обо всем, движимый только одной мыслью:
Гарпия!!!!
Старик говорил, что телесно, за исключением крыльев и когтистых лап, они такие же как люди. То есть, как женщины! Только заметно больше, сильнее и выносливее. И, твари на редкость пакостные! Правда о доспехах и оружии он ничего не говорил….
Но безрассудное желание уже крепко засело в его голове. С этого момента он наплевал на все. И на страх, и на осторожность, и на острый клинок в ее руках. Когда гарпия пошла на второй круг, он уже не помнил себя. Выпрыгнув ей на встречу, схватился за меч голыми руками и пользуясь им как рычагом, повалил наземь одним рывком. Что это был за миг…!
Гарпия на мгновение потеряла сознание, но быстро оправилась от удара. Только было уже поздно. Кузнец рывком сорвал кожаную перевязь, промеж ее ног. Она билась когтями и хлестала его крылами, оставляя глубокие раны, но…
Он надругался над ней прямо там, в поле, унизив и сломив волю. Повергнув в смятение и прострацию. Она скребла когтями оземь и пыталась вырываться из его грубых силков. Но все продолжалось, как и сейчас. Он вбивал в нее свой граненый жилами кол. Надсадно рыча и свирепея. Хотя она была выше, сильнее, старше на сотню лет, и легко смогла бы убить наглеца. Однако, жизнь преподносит свои сюрпризы. Этот человек был чудовищно силен.
Когда луна пошла на убыль, молодой кузнец спохватился. Выкинул плуг, разорвал мешок, и связал ее крылья. Крепко схватил за руки и ноги, взвалил на плечи, словно убитую лань и побежал…
Бежал он долго. Очнулась она уже в подвале, с цепями и ошейником. Вся в его крови, траве и ошметках земли. Он даже не удосужился снять с нее шлем и латы. Только срезал остатки кольчуги с пояса и сковал ноги цепью, зачем-то обмотав бинтами. Она тут же от них избавилась, о чем скоро пожалела. Грубые железки ощутимо натирали ноги.
С этого момента он приходил каждую ночь. Неслышно входил, натягивал цепи и набрасывался на нее без всяких церемоний. Совокуплялся с ней несколько часов к ряду, как дикий зверь, обильно наполняя семенем ее чрево…. Отдышавшись, неохотно покидал ее. Быстро омывал холодной водой, оставлял еду и питье, ослаблял цепи и так же тихо уходил. Она же, опускаясь на трясущиеся колени, отползала в угол и засыпала мертвецки, надеясь, что утром этот дурной сон кончится.
Кормил он ее на удивление хорошо. Всегда приносил полную корзину. Там были и фрукты, и мясо, и молодое вино. Однажды даже принес чашу остывшей крови. Очень кстати…. Именно этого ей хотелось той ночью. Пролить много свежей горячей крови. Впрочем, необходимости то в этом не было особой. Все ее гордыня! Желание владеть и побеждать… Она забыла о главном, чему ее учили: никогда нельзя недооценивать противника. Друг то или враг. Даже если он слаб, болен или безоружен. В борьбе за жизнь правил нет….
Теперь было время подумать об этом. Море времени, и темный подвал… И эти цепи! Боже, как же все чесалось! Как ныли перетянутые крылья и промежность. Как больно, неприятно, а главное — дико обидно! Не для этого она рождена, не так должна закончить жизнь!
Ей так хотелось кинуть кличь о помощи, чтобы ее сородичи сровняли этот городок с землей. Но она прекрасно понимала, что крестьяне расправятся с ней куда быстрее чем придет помощь… И потом, что она скажет!? Как объяснит все это? Боже… какой позор!!! Да и с сородичами, она, пожалуй, погорячилась. Кто знает, что ее ждет в их руках после всего…
Пока ненавистные мысли раздирали ее изнутри, кузнец, понуждавший ее плоть, вдруг остановился… А потом и совсем притих… Услышав сдавленный девичий плачь, он растерялся. Глядя как она тихо, почти беззвучно содрогается, всем телом, он не смог продолжать. Его стенобитное орудие как-то сразу обмякло и выскользнуло из ее вспененного лона.
Вид у него был сконфуженный и удрученный. Что-то явно было не так. Что-то в нем резко переменилось. Постояв в нерешительности какое-то время, ненавистный мучитель все же омыл ее, неловко подвинул еду и удалился.
Издавна повелось что гарпии — дикие ненасытные твари с жуткими голосами и отвратительными, уродливыми мордами. Их следовало нещадно жечь и избивать по всем канонам церкви. И в голову не могло прийти, что-то иное. Но это….
Кузнец не спал почти всю ночь. Ворочался и мучился мыслями. А то ли он творит!? Снова в голову пришел рассказ старца. Ведь он описывал гарпий иначе, приравнивая к животным, к тварям с мерзкими повадками и ненасытным аппетитом. Но мысленно, кузнец никогда не одобрял истязаний беззащитных, пусть даже тварей. Но он пошел-таки на поводу своей похоти, смалодушничал, и закрыл на это глаза. Нужно было что-то решать.
Глава 2
На утро, отпустив заказчиков, он сказался больным и закрыл кузню на засов. Он всегда был замкнут и не общителен, а потому никто ничего не заподозрил. Обойдя весь дом, он методично запер двери и занавесил окна.
Когда он пришел много раньше обычного, пленница вздрогнула. Она не видела, как он вошел, но услышала тихий лязг металла, и обернулась. Кузнец прошелся по подвалу и вынул тряпки из маленьких окошек под самым потолком. Через них нельзя было что-то увидеть, но мягкий утренний свет хорошо пробивался снаружи, заливая собою почти весь подвал. Затем, он сел на скамью, напротив нее и задумался. Впервые они могли рассмотреть друг друга как следует. Судя по шрамам на лице и руках, она его хорошо отделала в ту ночь. Да, это было приятно, но победил, все же он. Однако лучше ее положение не стало.
