Глава 1. Проклятый старый дом
— Мышь!
Я наугад нащупала край шарфа, небрежно свисающего со стола, накинула его на лицо и притворилась слепой, глухой и мёртвой.
— Мы-ы-ы-ышь! — настойчивый писклявый голосок не пожелал оставаться с той стороны зашарфья и продолжил ввинчиваться в уши.
— Её нет, — буркнула я, водворяя на место съехавшие за время сна очки.
Обладательница писклявого голоса стукнула носком своей, как водилось, невероятно дорогой туфельки по ножке стула:
— Мышь! Фотки мне нужны были ещё вчера!
Мысль, что тогда вчера и стоило об этом сказать, так и осталась не озвученной. Есть у меня ужасная черта: скромность. Не то врождённая, не то благоприобретённая вследствие невзрачной внешности, ещё более невзрачной работы и совсем уж паршивой привычки не встревать и не ссориться. Поэтому я лишь подняла голову и, как крот, прищурилась поверх очков на светлое пятно. Пятно нехотя выровняло очертания, всё больше начиная напоминать царицу всея редакции Анастасию. Когда она наклонилась, идеально выровненные утюжком, уложенные, залаченные и сдобренные сухим шампунем, как иной кекс сахарной пудрой, волосы и не подумали шелохнуться.
— Соня! Опять уснула? Георгий Витальевич вычтет из зарплаты! — куда громче, чем необходимо, с расчётом докричаться до вышеупомянутого злобного шефмонстра, возмутилась она. Явно намеренно повернулась в сторону его кабинета: — Мы тут все в поте лица трудимся, а ты прохлаждаешься! Ни стыда ни совести!
И правда нехорошо. Никто не заставлял ни верстать ночью воскресный номер журнала, ни править ошибки в сданных для него статьях. Повышенный градус ответственности — проблема сотрудника, а не его начальства. Даже если по документам этот сотрудник проходит исключительно как штатный фотограф. Точно, фотки!
— Давай, — я смущённо заправила за уши лезущие в глаза кудряшки. Рядом с отфотошопленной тонной тональника красоткой я и правда походила на мышь. На уставшую мышь Соню, пообедавшую вчерашним сэндвичем с засохшим сыром.
Настя, хрустя свежим сельдереем, метнулась к секретарскому столу и выудила из недр разномастных наждачек… эм… пилочек для ногтей флешку.
— Во! — она гордо ткнула её в разъём не той стороной. Перевернула. Снова потерпела фиаско и перевернула ещё раз.
Я вежливо отняла накопитель — тот сразу благодарно тыдынькнул и выплюнул на экран папку с неоново-яркими фотографиями: Настя в купальнике, Настя в другом купальнике, Настя в том же бикини, но уже спиной, выпятив ягодицы, Анастасия Валерьевна с бокалом вина, глубокомысленно взирающая на яхту, отгородившуюся от вездесущих туристов красной лентой.
— Ты же говорила, это по работе! — с изображения норовило выпасть пузо очередного «маськи», проспонсировавшего запечатлённое на кадрах путешествие; лицо Анастасии, в чётко выверенных пропорциях выражавшее безграничную любовь к спутнику и столь же безграничную потребность в подарках, с трудом помещалось рядом с возлюбленным, зато неизменно поворачивалось к камере рабочей стороной.
— Конечно, по работе! — удивилась блондиночка не столько по цвету волос, сколько по образу жизни. — Мне их в инстаграм. Два дня как вернулась, а ещё не залила! Подписчики требуют, нет ты представляешь! С ума сходят, все двести человек! Ты, кстати, на меня не подписана? Нет? Как обработаешь, обязательно подпишись! Хотя нет, подпишись сейчас, а потом сразу за обработку! И целлюлит не забудь замазать! Ужас, как я на Бали растолстела!
Настя сокрушённо поджала густо обведённые карандашом губки и выставила вперёд тощее бёдрышко. Я с некоторой долей вины взглянула на собственные ноги: куда менее привлекательные, закованные в броню плотного денима. Это вам не Настина мини-юбка «из коллаборации», что бы это ни значило!
— Звонят, — я колупнула чайное пятно на коленке, но то и не подумало исчезать.
— Ой, да не смеши! Они никогда не звонят! Да и не очень-то хотелось. До следующего отпуска проще нового маську найти, чем этому угождать…
— Я говорю, по телефону звонят.
— Ну а как ещё? Не по голубиной же почте!
— По рабочему, — кивнула я на разрывающийся аппарат на заваленном блондинистыми приблудами столе.
Анастасия обезоруживающе улыбнулась, легонько, почти отрепетированно, стукнула себя ладошкой по лбу и неспешно, вправо-влево вихляя филейной частью на случай, если ещё не вся редакция успела её заценить, направилась к рабочему месту.
— Ал-л-ле! — неприязненно протянула она в трубку, прижимая ту плечом, усаживаясь на столе и закидывая одну ногу на другую, чтобы слегка продемонстрировать резинку чулка. Я застонала и поглубже спряталась в недра капюшона толстовки. — Да, редакция «Желтой пересмешницы». Да, интересуемся. Ага, пишем. Ну-у-у-у, я не знаю. Ну пришлите нам на мэйл. Нет, мы к вам сотрудника не отправим, сами разбирайтесь. А как вы себе это представляете? Серьёзно? И кто, по-вашему, полезет в аварийное здание в новых, — она с нежностью стряхнула с туфельки пылинку, — или в старых лодочках. Да, мы хотим сенсацию. Вот как принесёте, так и напечатаем! Вот, тем более, даже доказательств нету! Сделайте там фото на телефон или что…
— Чего там? — я вынырнула из капюшона. Аварийное здание — звучит не слишком безопасно, но всё интересней, чем выравнивать тон кожи на Настиных ляжках. Тем более, что за второе мне никто не заплатит ни спасибой, ни шоколадкой, ни хоть чем-нибудь, что мажется на хлеб.
Едва не свалившись со стола, секретарша дотянулась до главного рабочего инструмента — маникюрной пилочки — и пустила её в ход, не бросая трубку лишь потому, что оказалась в поле зрения шефа.
— Бабка какая-то, — отмахнулась она, ничуть не заботясь, что на том конце её прекрасно слышат, — говорит, на Сретенке сатанисты по ночам оргии устраивают.
— Звучит как отличная тема для первой полосы.
— Брось! Опять подростки с пивом посидели, а их уже проститутками и наркоманами окрестили.
С экрана компа фальшиво улыбались загорелые отдохнувшие люди; за окном неизбежно темнело и размазывало холодные мерзкие дождинки по стёклам. Выбор оказался очевиден.
— Я схожу.
— Делать тебе нечего. Выпей чаю. Через полчаса уже домой можно собираться, а так ты себе рабочий день до утра продлишь.
Я пожала плечами: дома всё равно никто не ждал, а приключение всяко интереснее засмотренного до дыр и выученных монологов сериала.
— Ну иди, — дозволила Настя, флегматично перебивая уже истерически визжащую в телефоне старушенцию: — Адрес точный давайте.
Стоптанные уличные кроссовки сменили не менее стоптанные офисные балетки, капюшон остался вместо зонтика, а куртка, больше похожая на плащ-палатку (иногда я жалела, что она ею не являлась), надёжно укрыла аппаратуру от сырости.
— А мои фотки как же? — запоздало сообразила Настя, но я уже спряталась от яхт, белозубых оскалов и приторно-сладких коктейлей из чужой жизни в утешающих объятиях промозглой осени, помахав на прощание консьержке Зинаиде в крохотное смотровое окошечко.
— Извините, — на ступенях пришлось расшаркаться с каким-то шустрым парнишкой, с настолько вызывающе рыжими волосами, словно заимел их специально назло окружающей хмурости.
— Да было б за что! — усмехнулся он, демонстративно кланяясь и предлагая локоть, чтобы помочь спуститься.
— Акселерат какой-то, — не рискнув воспользоваться наигранной галантностью, я сильнее натянула капюшон и припустила вниз по улице.
Парнишка между тем уже потерял интерес к двери, в которую собирался вломиться, и недвусмысленно направился следом.
— Девушка, а девушка! — веди он себя чуть тише, я бы сразу записала подозрительно весёлого типа в маньяки. Справедливости ради, любому хоть сколько-то уважающему свой нелёгкий труд маньяку в такую погоду стоило бы сидеть дома и строить злобные планы. Этот же бойко скакал по лужам и лучезарно открыто улыбался. — Девушка! Ну куда же вы?! Можно я вас провожу? Девушка! Ну темно же!
Он шёл подозрительно быстро, не сокращая расстояние больше, чем на метр, но и увеличить его ни на шаг не позволял. Я молчала и всё более недовольно сопела: не маньяк; скорее, просто придурок. Или обознался: не пытается же он, в самом деле, познакомиться?
