ГЛАВА 1. МОЙ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
Лучезарное вчера
Солнце.
Я знаю, что увижу его, если пройду чуть вперед и поверну за угол. Лучик скользнет по коже, и тепло по порам хлынет внутрь. Я согреюсь. И буду счастлива.
Но не сегодня. Не сейчас.
Сегодня я не пройду за угол. Думаю, меня до него пронесут. Или протащат, держа за руку или за ногу. Или за волосы. Одежду. Если вернут ее.
Но пока мои вонючие обноски на мне. А сама я не двигаюсь. Лежу, не шевелясь, на кривоватой крышке мусорного бака, как и велела госпожа Тай. Подол моего платьица подвернулся, но смотрительница не позволила его поправить.
Клиенту понравится.
Так она сказала прежде, чем скрыться за углом. Там, где лучи солнца добираются до самой земли. Здесь же, в темной подворотне, сыро и холодно. Стены домов нависают, будто грозя раздавить.
Снизу поддувает. Ноги свисают с края крышки, и голые икры прижимаются к ледяной поверхности контейнера. От ветра мои волосы расползаются по всему лежаку. На пушистый ковер из цветочных лепестков, как описывается в сказочных историях из книги Четыреста пятой, они не походят. Грязные, напоминают червей. Один локон зацепился за ухо. Чешется макушка.
Но мне запретили двигаться.
Сколько еще ждать?
Слишком скучно. И тело почти заледенело.
Несмотря на запрет, я медленно поворачиваю голову. В грязноватом стекле окна напротив меня что-то отражается. Девочка лет двенадцати в платье, сшитом из старого мешка. Бледная, как первый снег. Длинные волосы спутались и от грязи приобрели оттенок темного пепла.
Похожа на меня. Выглядит не ахти, но знаю, что эта девочка гораздо счастливее меня. Ведь она находится по ту сторону — мое отражение. А я здесь.
Вдалеке слышится шум.
Он идет.
Четыреста пятая советовала мне сразу же расслабиться. И тогда, возможно, клиент сжалится и не станет причинять мне слишком много боли.
Шаги приближаются. А я все еще не могу расслабиться. Вместо этого начинаю дрожать — да так сильно, что ягодицы практически бьются о холодную крышку.
— Здравствуй, малышка. — Надо мной нависает тень.
Господин Свин, как я его про себя называю, чрезвычайно пунктуален. На все наши встречи является вовремя и каждый раз рассказывает, как сильно он по мне соскучился за период разлуки.
Как же так сложилось?
Я, Шестьсот тридцать седьмая, воспитанница приюта «Тихий угол», что затаился на одной из самых грязных улиц Клоаки — района для бедняков, захолустья, которое, пожалуй, даже не считается частью Высотного Города. Так, жилой пристрой с копошащимися тварями за громадной нерушимой стеной, отделяющей нас от великолепия и красок настоящей жизни.
Однако и мерзость Клоаки порой привлекает сюда выходцев из Высотного Города. Как, например, оплывшего жирком господина Свина. Смотрительница приюта, госпожа Тай, неплохо наживается, предоставляя типам, подобным ему, своих воспитанников для утех. В нашу же задачу входит исполнять абсолютно все желания клиентов. И чаще их мысли наполнены жестокостью, а поступки отличает дьявольская изощренность. Немудрено, что количество воспитанников приюта постепенно уменьшается. Но госпожа Тай не теряет оптимизма. Одни мрут, но на их смену обязательно придут другие. Клоака полна брошенных детей.
Я нервничаю. Босые пятки стучат по боку контейнера. Мои дырявые сандалики госпожа Тай утащила с собой. Чтоб не пропадало добро, если вдруг желание клиента обернется для меня гибелью.
Что ж, практичности в характере смотрительницы всегда было в избытке.
— Шестерочка, — нашептывает Свин и начинает гладить мою правую коленку. Пальцы у него склизкие и мягкие, как мешочки, набитые топленым салом. От мужчины исходит какой-то терпкий аромат — отпечаток благодатной жизни в Высотном Городе. Но даже это не спасает мой разум от отвратительных картинок. Он мерзок, этот Свин. — Шесте-е-е-ерочка.
Он никогда не утруждает себя озвучиванием моего полного кода распознавания ‒ этакой замены имени для маленьких безымянных пустышек, проживающих в Клоаке. Кто же подарит нам имена? Всем плевать.
Поэтому я — Шестьсот тридцать седьмая.
Шестерочка, если разнообразить унылую реальность.
— Тебя там хорошенько подмыли? — интересуется господин Свин, сильнее приподнимая краешек моего платья.
Я киваю.
«Даже кое-что подергали», — хочу добавить, но по-прежнему молчу. Он ведь и так все увидит.
Понятия не имею, как это происходит. Господин Свин — мой первый клиент. И раньше он ограничивался поглаживаниями и нашептываниями своих поганеньких фантазий. И тут вдруг решил воплотить их в жизнь.
Четыреста пятая пыталась всячески защитить меня перед госпожой Тай, умоляла ее не отдавать меня на растерзание, ведь мне еще так мало лет. Но, похоже, Свин неплохо заплатил смотрительнице, раз моя судьба была предрешена так скоро.
В итоге дошло до того, что Четыреста пятая осмелилась поднять руку на госпожу Тай и за это получила основательную взбучку. Не знаю, когда она снова сможет стоять на ногах.
«Просто закрой глаза, — посоветовала мне Четыреста пятая своим сиплым голосом накануне вечером. Наверное, ей повредили горло. Я сидела на корточках около ее лежака. Мы держались за руки и передавали друг другу силу нашей дрожи. — Даже на небо не смотри. Думай о другом. О черноте и тихой тьме, в которой тебе будет уютно и тепло. Отключись и побудь наедине со своим сознанием. Оно подскажет, когда все закончится. А дальше уже не будет так больно».
Я верю ей. Четыреста пятой уже исполнилось семнадцать. Ее выбирало столько клиентов, что, держу пари, она и сама сбилась со счета.
Будет безумно больно. И, наверное, заболит спина. Впрочем, я и так ее уже не чувствую. Заледенела окончательно. Но, судя по всему, это только сильнее будоражит господина Свина. Как и вся обстановка вокруг. Влажность, запах разложения, холод.
Неподвижное тело девочки.
Желания клиентов всегда отличаются разнообразием.
Мне нужно отгородиться от реальности, потому что Свин успел полностью задрать подол моего платья и уже начинает цеплять пальцами-мешочками мое белье — единственную вещь, которая способна похвастаться чистотой. Госпожа Тай порой расщедривается на плохенький комплектик — как раз к таким случаям.
Не получается погрузиться во тьму. Внизу становится холоднее. Да еще и Свин, глядя на меня, принимается причмокивать вздувшимися губами.
Вот бы все закончилось побыстрее. Хочу вернуться к Четыреста пятой и принести ей чай. Добыла заварочные листики у торговца из лавки с мелочевкой. Наверное, ей понравится…
Господин Свин наклоняется ко мне. Из-за задранного подола и согнутых его стараниями коленей я вижу только его встопорщенный хохолок на макушке.
Плохо дело. Не могу думать о черноте, как советовала Четыреста пятая. Мне безумно страшно и сильно тошнит. Но желудку не от чего избавляться. Достойна еды я буду только тогда, когда исполню желание клиента.
— Шестерочка…
БУБУЦ!
Успеваю увидеть только какую-то тень, а потом мой клиент почему-то улетает в сторону. Забываю о том, что нельзя шевелиться, и внимательно смотрю на представшую картину. Господин Свин сидит у стены и жалобно мычит. Его щека вжимается в кирпичную кладку, а в другую щеку упирается подошва маленького белого кроссовка.
Фигура, которую ранее я приняла за тень, поворачивается в мою сторону.
Белобрысый мальчишка. С глазами оттенка золота. Свитерок, пиджак, брючки, — все такое чистое и белоснежное. Ему лет восемь-девять. Не успеваю задуматься о несуразности пребывания кого-то настолько чистенького посреди смрада темной подворотни, как кто-то осторожно оправляет мое платье и, удерживая за плечи, мягко приподнимает меня.
— Как ты, дитя?
Тот чистенький мальчик похож на этого мужчину. Мне мерещится, что он сияет.
Безумно красивый. И держит меня, будто хрупкое стекло.
Молчу. Слишком заворожена сияющим образом.
— Как тебя зовут? — Мужчина не теряет надежды меня разговорить.
— Шестьсот тридцать седьмая. — Решаю показать ему идентификационный знак на затылке, но не знаю, как это провернуть. Мне уютно в его объятиях, шевелиться и вовсе не хочется.
