Даниэль Брэйн, Анна Лерой
Ваш выход, маэстро!. 4. Тряхнем стариной!
Аннотация
Открыла я как-то глаза, осмотрелась — тут чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях болтается… Избушка на курьих ножках, кот доставучий тыгыдымчатый, обед почти готовый — Ивашка-дурачок, зеркало говорящее. И я в нем отражаюсь, красота неземная, а проще — натуральная Баба Яга. А вот и проблемы нарисовались: то селяне недовольны, то поп ворчит, то местный царь с претензиями, то вороги чудят. А мне, значит, со всем разбираться!
Глава первая
Нормально так мне вырезали аппендицит. Ну да, сама виновата, дотерпелась до вызова скорой прямо на автобусной остановке. Зато теперь как хорошо!
Я и не знала, что от наркоза можно таких клевых глюков наловить. Слышала, что приход у всех разный, но о подобном и мечтать не приходилось. Круто, совсем как в трехмерной игрушке, слышу, вижу, даже запахи чувствую, но и страшно до икоты.
Сначала перед глазами деревянный потолок был и куча трав подвешенных, все закопченное, но в целом ничего ужасного. Потом я повернула голову и обнаружила добротные полы из плотно подогнанных досок, ножки стола и лавки, что-то серо-закопченное… огромное… печь? Ковер на стене, классический, красный, с узорчиками под стать глюканам, грибы на окне, мухоморчики и совсем какие-то синие, их есть, наверное, вообще нельзя, иначе приход будет вечным, над притолокой две костлявые руки и чучело ворона. И запах антисептика.
Или все-таки спирта… Это как раз нормально. Чем там еще в больницах пахнуть может?
Слуховые галлюцинации тоже присутствовали. Треск дровишек, какие-то топотки, шелест и низкое басовитое мугуканье.
Я несколько раз хлопнула глазами и растеклась по полу. Давай-давай, выходи из наркоза. Там небось народ волнуется, операция все же, серьезная вещь.
Чучело угрожающе нависало надо мной. Того и гляди, рухнет прямиком мне на голову.
Мама дорогая, а ведь это сказочная избушка! Ну прямо как в сказках! И с чего вдруг такое привиделось?
Я зевнула и повернулась набок. Сейчас глюки меня отпустят и, если мне повезет, вместо странной избушки увижу симпатичного врача. А что, мама дорогая уже который год намекает, что пора знакомиться не только на работе, а и в метро, на остановках и в очередях в магазине. В общем, даже к мусорке пора начинать выходить при параде, потому что там одинокие мужики останавливаются со своими мешками прямо на крутых новеньких тачках. А тут такой шанс — целая больница, выбирай не хочу!
Басовитое мугуканье внезапно оборвалось жутким нечеловеческим ревом.
Я подпрыгнула. Невысоко. Неожиданный прострел в пояснице — жуткий укол боли — я брякнулась обратно на пол и завыла, вторя реву. Какого?! Мне же аппендицит вырезали, болеть не там должно было! Не почки же меня заодно лишили, это уже как-то совсем будет не по-людски. Но поясница будто отваливалась, разогнуться не получалось, только скукожиться в позе кошечки… Чтобы обнаружить нечто странное, болтающееся перед носом.
Грудь! Большая грудь! Огромная пожилая грудь! Очень-очень пожилая!
От неожиданности я забыла о боли в пояснице, завалилась набок, прижала руки к этой самой неправильной стремной груди и заорала пуще прежнего. Грудь была настоящей, как и складки живота под ней. От этого ужаса у меня сердце забилось где-то в горле. В моем морщинистом горле!
И руки! Почему у меня такие страшные руки в пигментных старческих пятнах?
Кроме рук, не в порядке было и лицо. Вот сто процентов! Трогать я его боялась. Вдруг там что похуже морщин и большого носа? Хуже груди, конечно, уже вряд ли, но все равно не утешало.
А одежда? Я провела руками по шершавой ткани плотной рубахи, потом уставилась на юбку… Откуда вообще все мне видится? Ладно, образ старухи, это как раз понятно. Консьержка у меня в подъезде колоритная сидит, прямо Баба Яга.
Но у меня явно нет столько воображения, чтобы представить на себе такую одежду до последнего рубчика и узорчика! Это ж сколько на меня препарата потратили?! Нет, серьезно, вырезали аппендицит, почку и грудь заменили. Коновалы, изуверы, до Гаагского суда дойду, когда выпишусь! С такой грудью, увы, эффектно выступить не получится.
Шмотки зато были шикарными. Длинная юбка словно из грубой холстины, как раньше были мешки, но приятная на ощупь, еще и расшитая кое-где крупной вышивкой. Широкая рубаха, плотная безрукавка — все из натуральных тканей. По крайней мере, мне так показалось.
Мама моя дорогая, приду в себя, я такую точно себе где-нибудь, но найду! Сшить вряд ли выйдет, я за машинкой в последний раз сидела в школе и совсем немного, все-таки на весь класс у нас была всего лишь одна швейная машинка. Была, до того момента, как я за нее села. И надо же так, сломалась какая-то супер-нужная шпунька… А, ладно!
В общем, шмотки были единственным пока положительным моментом. Остальные глюки мне сильно не нравились. И то, что во рту у меня меньше зубов, чем нужно, тоже мне не нравилось. И на полу лежать…
Пока разглядывала цветы на этом чуде ручной работы, смахнула какую-то таракашку с ноги. Наглый жук перевернулся на лапки и побежал дальше. Недалеко.
В жука вцепились когтистые лапы.
Я взвизгнула, от испуга разогнулась и быстро-быстро, как тот самый таракашка, проползла к стене домика. Было от чего. Как-то котик размерами с крупного спаниеля доверия мне не внушал. Мощная длинная черная зверюга клацнула когтями, шевельнула огромными усами и закинула таракана в пасть, жмуря зеленые глазищи.
Я ущипнула себя, чтобы проснуться. Глупо. Но этот искусственный сон стал меня откровенно пугать. Можно мне уже обратно в больничку? Я готова к отходняку и болям! Ладно, я даже про почку ничего не скажу, только грудь обратно пришейте!
— Ты чего это, бабка, на полу сидишь? Чей-то зад себе морозишь? Аль прострел тебя не мучит? — заворчал кот, открывая пасть, будто и правда говорил.
Это было настолько реально, что не могло быть! Значит, все-таки это глюк и можно пока что расслабиться. Попустит же в конце-то концов. Я от облегчения даже села, потянулась вперед и дернула кота за хвост.
— Ты что, старая, совсем из ума выжила?! — взвился котяра, цапнул меня когтями и зашипел. — Аль настройку мухоморную откушала, не закусив, не занюхав?
Хвост в руке был как настоящий. Царапины болели, и на старческой руке наливались кровью три неглубоких пореза. Больно!
Это что за фигня? Если я сплю, то почему больно? И место, куда я себя ущипнула, болело, и царапины тоже! А еще этот рев… Да кто это кричит так? Его что, режут, что ли?
Охая и хватаясь за спину, я поднялась на ноги. От пола невысоко, но все потому, что разогнуться так и не вышло полностью. В глаза сразу кинулись бесконечные черные полки со всякой требухой и огромный котел в углу. А потом я повернулась к столу и завизжала.
А связанный мужик выплюнул изо рта пожеванное яблоко и заорал уже словами:
— Изыди, ведьма! Нечистая! Головы тебе не сносить! Как шагнет дружина! Как запоют рожки! Вжикнут мечи-молодцы! Разрубят ведьму на куски и закопают на четырех перекрестках!..
— Тьфу, нынче цесаревичи буйные пошли, — ощерился кот. — Бабка, суй его в печь скорее, а то вечерять сызнова по полуночи будем…
— Бабка?.. Бабка? — я схватилась за волосы, редкие и сухие. Не мои.
Мамочка моя родная, верните меня из этого кошмара в обычный мир!
Мужик на столе, перевязанный веревками как колбаса, пытался дрыгать ногами и продолжал извергать из себя выкрики про ведьм и голову с плеч. Вокруг меня сужались стенки деревянной избы, на меня наползали веники из трав и летучих мышей, сверкал глазами огромный кот и пыхала жаром печь — как раз проем был настолько широк, что мужика внутрь запихнуть было возможно… Очень возможно… Прямо как кот и говорил.
