Мама для будущей злодейки - Хэйли Джейкобс

– Мама?

– Ммм…

– Мама…всхлип…

Божечки, да чей там ребенок плачет? Что за нерадивая мамаша, угомони уже свое чадо! Дайте хоть немного сна урвать перед первой парой. С мат анализом шутки плохи, а в утро понедельника вдвойне!

– Мам! – кричат мне в ухо.

Я резко распахиваю глаза и сажусь на постели. От этих движений девочка лет пяти рядом съеживается, будто ее собираются бить. Каштановые кудряшки до плеч, бледное личико, щечки пухлые и румяные, как молодые яблочки. Веки плотно сомкнуты от страха.

Что происходит? Где я вообще?

Это точно не ставшая привычной мне за три года обучения в вузе электричка, шум колес которой всегда действует усыпляюще. Старомодная комната, мебель из прошлого, или даже позапрошлого века, все это мне абсолютно незнакомо!

Ребенок разлепляет глазки.

Реснички длинные, а глаза…я уже видела такие глаза...в отражении зеркала каждый день на протяжении двадцати лет. Сканирую внимательно испуганное личико. Как…странно.

Да это же я, только когда была помладше! На фотографиях в альбомах, что пылятся дома у родителей на верхних полках шкафов точно такая же девочка. Только волосы разных оттенков – мои светлее – а так, никакой разницы!

Мы почти двойники, такое разве бывает? Может, это моя пропавшая в младенчестве сестра? Но я точно знаю, что у родителей кроме меня детей нет и не было. Да и я старше, запомнила бы, будь моя мать лет шесть назад в положении…

– Мама…– голосок малышки дрожит.

Она умоляюще тянет руки вперед, но не позволяет себе коснуться, отдергивает их назад:

– Я думала, ты…ты…не проснешься больше!

Обозналась, девочка. Не могу я быть ничьей мамой. Для этого нужно хотя бы раз…ну того.

Да и как это вообще, я же не могла забыть шесть лет своей жизни? Ребенку где-то лет пять на вид, но, чтобы его родить, нужно же еще и с животом приличное количество времени отходить!

«Что происходит?» – хочется кричать, но разве кто мне ответит.

Смотрю на свои руки и не узнаю их, трогаю чужими пальцами незнакомое лицо.

Это не мое тело. Это определенно не мое тело! Звоните в полицию! Я что, стала жертвой какого-то эксперимента над людьми! Стягиваю с ног одеяло.

Они тоже не мои. Но ступнями двигать удается словно родными.

На простынях звенят стеклянные пузырьки.

Точно! Это все какое-то недоразумение!

Вдыхаю поглубже, запах в комнате странный, так в больнице обычно пахнет лекарствами, нет, тут даже хлеще аромат стоит.

Есть у меня привычка, ходить из стороны в сторону, когда о чем-то размышляю.

Встаю, ноги вроде держат, хотя по всему телу ощущается слабость. Начинаю мерять шагами допотопную спальню со скрипящими под моим весом деревянными полами. Паника набирает обороты, а незнакомое убранство комнаты только добавляет опасений и полетов для фантазии.

Меня кто-то похитил? Нас держат здесь против воли? Что такое вообще это «здесь»?

– Мама…

Девочка всхлипывает, со страхом глядя на меня. Она по-прежнему сидит на полу возле кровати, на которой я очнулась.

Нет. Как же это подло, ребенка использовать в своих несмешных розыгрышах! Зарываюсь пальцами в волосы.

Черт! Эта копна до самой талии тоже не моя. А где же стильная стрижка шегги, которую я сделала две недели назад?! Плакала моя стипендия, которую я оставила в том супермодном салоне. Обидно до слез!

– Так, успокойся, Арина. Ты сходишь с ума. Всего-то. Да, это тело явно не твоё, но подумаешь. Ха-ха! Надо везде видеть плюсы. Ты теперь на пятнадцать сантиметров выше. Дотянешься до высоких полок, и лужу эти длиннющими ногами можно теперь просто перешагнуть, и обходить не придется. Да! Дыши. Все в порядке…И ребенок этот, смотри, уже большой…не нужно мучиться и через роды проходить, и токсикоз тоже…Да? Плюсы! Одни плюсы! Ха-ха-ха! – фальшиво смеюсь, выглядя при этом наверняка как сумасшедшая.

Но надолго оптимизм сохранить не получается:

– Как…как же так… – реву я спустя тридцать секунд позитивной мантры. – Я же сама еще ребенок! Как мне заботиться о малыше, когда я в общаге живу? Что с универом делать, бросать?!

Утираю горючие слезы. Сомнения в том, что дите не мое, что мне его подбросили, быстро исчезли, стоило только взглянуть на съежившегося на полу ребенка еще раз.

Да она ж моя копия! Копия той меня, какой я себя помню: разрез глаз, форма губ, и черты лица, все просто под копирку. Будто клонировали! От этого сердцу еще больнее.

Истерика стихает где-то спустя час.

Встаю с кресла у письменного стола, на котором сидела все это время. Смаргиваю последние слезы и прерывисто выдыхаю. Малышка свернулась комочком на одеяле у не застеленной постели. Уснула. Надеюсь, она не много видела из моей истерики.

Господи, стыдоба какая!

Арина, ты совсем уже, устроила такое перед ребенком! А если у нее потом будет психологическая травма на всю жизнь? Вот придет через двадцать лет вся в татуировках и с ирокезом и обвинит во всех своих бедах истеричную маман.

Слезы сменяются тихим нервным смешком.

Зеркало. Надо найти зеркало.

Нахожу и отпрыгиваю назад так, что врезаюсь в шкаф плечом.

Вот это красотка! Это я, что ли? Как такое вообще возможно? Ладно непорочное зачатие, человеческая история знает похожий случай, но как объяснить внезапное переселение в чужое тело?

Видок у новой меня такой, словно взяли мою старую фотографию и наложили фильтр, которой делает из обычной посредственности королеву красоты.

Только все по-настоящему.

Здесь добавили четкости, там резкости, тут увеличили, а вот тут убавили…и вот, получите-распишитесь, ваше фото после работы умелого пластического хирурга и его братии из бьюти индустрии.

Совершенство.

Вау!

Просто вау!!!

Я даже пальцами тяну хорошенько щеки – да, никакой маски или грима, это действительно мое лицо.

Волосы, они длинные, и густые, волнистые, блестящие и оттенок у них желтое золото. Не осталось даже намека от ярко-розовых, крашенных кончиков и нарочито лохматых волос, моей визитной карточки последний год.

Глаза вообще улет. Огромные, как у лани, ресницы длиннющие, ни одна тушь с маскарадным эффектом такой результат не даст; только цвет у радужки тот же самый, мой родной, каре-зеленый.

У малышки такой же. В груди снова закрадывается паника. Это слишком очевидно, вывод напрашивается только один…

Ладно, я подумаю об этом потом. Чует сердце