Блэй перевел взгляд на татуировку Джона, но ненадолго. Спустя пару секунд, его взгляд снова был прикован к этому шоу, не столько наблюдая, сколько поглощая детали. В типичной манере Куина — теперь женщина стояла на коленях, а руки приятеля запутались в ее волосах. Он двигал ее головой, помогая себе бедрами туда и обратно, врываясь в ее рот.
Приглушенные звуки были такими же невероятными, как и визуальное к ним сопровождение, и Блэю пришлось поерзать на своем стуле, придав более удобное положение его затвердевшему телу. Ему хотелось быть там, на коленях, чтобы руки Куина направляли его. Он хотел, чтобы его рот заполнялся без остатка. Он хотел заставить Куина стонать и содрогаться.
Тут ничего не поделаешь.
Черт, чуваки? Парень трахал людей в клубах и ванных комнатах, в машинах и переулках, иногда даже в постели. Его желали десятки тысяч различных людей, как женщин, так и мужчин… он был как Уилт Чемберлен[11], только с клыками. Получить от него отказ, было подобно запрету на посещение общественного парка.
Блэй снова отвел глаза, но послышавшийся глубокий стон снова привлек его взгляд к…
Голова Куина повернулась так, что показалась за занавесом. И когда их глаза встретились, его разноцветный взгляд вспыхнул… словно он был больше увлечен тем, кто за ним наблюдал, чем той, что пряталась с ним за занавесом.
Сердце Блэя остановилось. Особенно, когда Куин рывком поднял женщину вверх, развернул и склонил над столом. Одно движение и ее джинсы уже были спущены до колен. И это было…
Иисусе. Возможно ли, что его лучший друг представлял, что на ее месте был Блэй?
Затем Куин подтянул верхнюю часть тела женщины вверх, прижимая к своей груди. После того, как он что-то прошептал ей на ушко, она засмеялась и повернула свою голову так, чтобы он смог ее поцеловать. Что он и сделал.
«Ты тупой осел, — подумал про себя Блэй. — Гребанный ублюдок».
Парень точно знает, кого он собирается иметь… а кого нет.
Мотнув головой, он пробормотал:
— Джон, не возражаешь, если я покурю снаружи?
Когда Джон покачал головой, Блэй поднялся и сложил одежду на стул.
— Мне просто повернуть замок? — спросил он у тату-мастера.
— Да, можешь оставить его открытым, если собираешься стоять за дверью.
— Спасибо, приятель.
— Нет проблем.
Блэй удалялся от жужжания тату-пистолета и симфонии стонов за занавесом, пока не выскользнул из салона на улицу и прислонился к стене здания у входа. Ударив пачкой Данхилл Редс по ладони, он достал сигарету, зажал ее между губами и прикурил своей черной зажигалкой.
Первый затяг был блаженством. Всегда лучше тех, что следуют за ним.
Затягиваясь, он злился на себя, что допустил такую мысль, будто улавливал некую связь, которой и помимо не было, неправильно истолковав действия, взгляды и случайные прикосновения.
На самом деле это было жалко.
Куин выглянул из занавеса, не для того, чтобы встретиться со взглядом Блэя. Он приглядывал за Джоном Мэтью. И развернул эту женщину, взяв ее сзади только по той причине, что ему просто так нравилось.
Херова… надежда на «весна не вечна» заглушала его здравый смысл и инстинкт самосохранения.
Делая сильные затяжки, он настолько погрузился в свои собственные мысли, что не заметил тень в пересекающем улицу переулке. Он курил, не подозревая, что за ним наблюдают, пока холодная весенняя ночь поглощала клубы дыма, вырывающиеся из его рта.
От осознания того, что больше так продолжаться не может, его тело покрылось мурашками.
— О‘кей, вроде готово.
Джон почувствовал последний укол на своем плече, затем тату-пистолет затих. После двухчасового сеанса в скрюченной позе, он потянулся, вытянув руки над головой, затем снова сел ровно.
— Секунду, дай мне тебя обработать.
Пока парень распылял антибактериальное средство на бумажное полотенце, Джон снова перенес свой вес на позвоночник, приветствуя распространяющееся по всему телу покалывание от иглы.
В образовавшемся «окне» на него нахлынуло воспоминание, о котором он не вспоминал уже несколько лет. Оно было о днях его проживания в сиротском приюте Богородицы, когда он даже еще не подозревал, о своем наследии.
Один из благотворителей церкви был состоятельным человеком, и владел внушительного размера особняком на берегу Озера Саранак[12]. Каждое лето, на один день сирот приглашали в его владения поиграть на газоне размером с футбольное поле, покататься на его красивой деревянной лодке и объесться сэндвичами и арбузом.
Джон всегда получал солнечные ожоги. Не имело значения, сколько защитного средства они на него изводили, его кожа всегда обгорала и грубела — пока они, наконец, не отвели ему место в тени крыльца. Отсиживаясь в стороне, он был вынужден наблюдать за тем, как развлекаются остальные мальчишки и девчонки; слушать смех, льющийся по ярко-зеленой траве, в одиночестве уплетая принесенную ему еду; он оставался сторонним наблюдателем вместо того, чтобы быть частью всего этого.
Забавно, но сейчас он испытывал на коже своей спины аналогичные ощущения, что и тогда: она стала огрубевшей и покалывающей, особенно когда татуировщик водил круговыми движениями влажной салфеткой по свежим чернилам.
Боже, Джон мог вспомнить ужас того ежегодного испытания на озере. Ему так хотелось быть с остальными… хотя, если быть честным, в меньшей степени из-за того, что они делали, и большей — от отчаянного желания вписаться в эту компанию. Господи, да они могли бы жевать осколки стекла и не беда, что их рубашки окропились бы кровью, он по-прежнему бы хотел, чтобы все обращали на него внимание.
Эти шесть часов на крыльце — где не на что было посмотреть, кроме комиксов или, возможно, упавшего птичьего гнезда — казались ему такими долгими, словно растягивались на месяцы. Слишком много времени, чтобы думать и тосковать. Он всегда надеялся быть усыновленным и в такие одинокие моменты как эти, его поглощало уныние: гораздо сильнее, чем быть среди этих мальчишек и девчонок он хотел иметь семью, настоящих мать и отца, а не опекунов, которым платили, чтобы его вырастить.
Он просто хотел кому-то принадлежать. Хотел, чтобы кто-то сказал «Ты наш».
Конечно теперь, когда он знал свою принадлежность… теперь, когда он жил как вампир, среди себе подобных, он понимал, что «признание» — вещь, гораздо более яркая штука. Конечно, люди имели понятие о семейных союзах, браке и подобному дерьму, но его вид был больше похож на стайных животных. Кровные связи и спаривание были на гораздо более интуитивном и всепоглощающем уровне.
