— Офигенный план.
Я демонстративно поморщила нос перед ним.
— И, если я облажаюсь и не верну тебя невредимой, твоя мать освежует меня живьем.
— Она, скорее всего, просто вывернет тебя на изнанку.
На лице Джима появилось это забавное многострадальческое выражение лица, а затем его глаза вспыхнули
— Так, она поджаривает каждого парня, которого ты приводишь домой?
Я не привожу парней домой, ты глупый, глупый мужчина.
— Не обращай внимания. Она просто волнуется. Мне почти тридцать, а я все еще не замужем. Это очень важно в моей культуре.
Ему не понять.
— Забавно, как богатство перевесило цвет кожи.
— Джим, не обращай внимания, ладно?
Он поднял руки в примирительном жесте.
— Ладно.
Вот же.
— Она в отчаянии, понятно? Она просто хочет, чтобы я была счастлива и боится, что я никогда не найду хорошую пару.
— Почему?
О боги.
— Что значит «почему»? Взгляни на меня, Джим.
Он взглянул.
— И?
Неужели, мне нужно сказать это вслух? Поговорим об унижении.
— Моя мать пыталась представить меня в лучшем свете — она прошлась по всем моим достоинствам.
— Это я заметил, — сказал Джим. — Особенно ту часть про послушание и уважение…
— Забудь об этом. Она прошлась по всему списку. Если бы я умела складывать оригами, она бы и об этом упомянула.
— Хорошо, и все же?
— Она говорила, что я симпатичная?
Он непонимающе посмотрел на меня.
— Слово «симпатичная» слетело с ее уст? Хоть раз?
— Нет. — ответил Джим.
— Ну вот. Теперь доволен?
— Значит, дело в этом? Это и есть твое большое разочарование? Ты злишься, потому что твоя мать не считает тебя красивой? Пусть это тебя не беспокоит. Это не важно.
Ох, вот же болван. Я беспокоюсь не о своей матери. А о тебе. Я замахала руками.
— Джим, что ты первым делом сказал мне, когда я попросила описать ту странную женщину? Позволь напомнить тебе: ты сказал, что она красивая.
— И?
— Готова поспорить, что ты не заметил, что у нее было на ногах, но ты определенно заметил ее красоту.
— Она была босиком, и ее ноги были в грязи.
Он и его дурацкая память.
— Как заведено, мужчина должен быть сильным, а женщина — красивой. Так вот, я не красивая. Ты можешь поместить меня в комнату с сотней женщин моего возраста, и я буду умнее их всех вместе взятых, но это ни черта не изменит, потому что если ты впустишь туда мужчину и позволишь выбирать, останусь только я. Если бы я была обычной женщиной, я бы использовала свой мозг, чтобы заработать денег и сделать пластическую операцию. Я бы исправила свой нос. А потом я бы поработала еще немного, чтобы иметь возможность исправить свою челюсть и так далее, пока не стану привлекательной. Но я — не обычная женщина. Вирус Lyc — V не вылечит мои глаза, но сведет на нет всю пластику. Я знаю, я пробовала. Я увязла в этом и ничего не могу изменить. А ты говоришь: «Пусть это тебя не беспокоит», как будто после все пройдет!
— А если бы пластика удалась, когда бы ты остановилась? — спросил он.
— Когда я бы входила в комнату, и мужчины оборачивались, чтобы посмотреть на меня. Я хочу быть красивой. Я хочу быть сногсшибательной. Я бы отдала за это весь свой интеллект и всю свою мистическую тигриную магию.
Зеленое сияние залило его радужки.
— И стать кем? Смазливой дурочкой?
— Да!
— Наитупейшая вещь, которую я когда-либо слышал.
Я уставилась на него.
— Надин хорошенькая, — прорычал он. — Красивая женщина. Тупая, как доска. Она не может удержать парня дольше, чем на пару месяцев. Филипп ушел от нее, и она хотела, чтобы я вмешался, поэтому я пошел поговорить с ним. Он сказал мне, что с ней было весело трахаться какое-то время, но, находясь рядом, он чувствовал, что сам тупеет. Они не могли нормально поговорить. Он не мог с этим справиться. И ты хочешь быть такой? Ты с ума сошла?
— Ты даже не замечаешь, что я женщина, Джим! Я просто мозг в очках, который иногда приходится держать под стражей, чтобы он не пострадал, пытаясь немного развлечься. Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему я участвую в гонках?
— Я знаю, почему ты участвуешь в гонках, — рявкнул он.
— Так просвети меня!
— Ты участвуешь в гонках, потому что у тебя есть затаенная обида. Думаешь, раз тебе требуется две минуты, чтобы прийти в себя, когда ты меняешь форму, и раз ты не лучший боец, который у нас есть, тебе нужно что-то доказывать. Ты делаешь это, заставляя металлические клетки на четырех колесах двигаться очень быстро без какого-либо смысла. Ты ничего не выигрываешь, ничего не достигаешь, и все время причиняешь себе боль. Ты права — это показывает всем, насколько ты упряма.
— Арррргх!
— Единственное, что ты доказываешь, это то, что у самой умной женщины, которую я знаю, отсутствует здравый смысл. У тебя сильная магия, ты умна, ты компетентна, но все это не имеет значения. У меня есть дюжина Надин, и у меня есть только одна ты. Какая польза мне сейчас от Надин? И я знаю, что ты женщина. Заметил. Эта истерика, которую ты сейчас творишь, — совсем по-женски. Если бы ты была мужчиной, я бы давным-давно отправил твою задницу таскать камни для Крепости.
Я подняла ведро.
— Не смей, — предупредил Джим.
Я запустила в него водой и всем остальным. Взлетели брызги и совершенно промокший, взбешенный Джим схватил ведро, зачерпнул воды из пруда и плеснул в меня. Вода обдала ледяным потоком.
Я развернулась и зашагала прочь.
— Куда собралась? — крикнул он
— Подальше от тебя!
Я уселась на скамейку на дальнем берегу пруда.
— Ты вроде как должна не давать мне уснуть.
— Я могу делать это отсюда. Если я увижу, что ты засыпаешь, я прокляну тебя чем-нибудь весьма болезненным.
— Да, ты можешь. И ты неправа.
— Да плевать.
*** *** ***
Утро наступало слишком медленно. Джим почти задремал четыре раза, и в итоге я оказалась рядом с ним со своим ведром. В какой-то момент он спросил меня, закончились ли мои девчачьи эмоциональные вспышки, и я некоторое время ругалась на него по-индонезийски. А потом он все испортил, спросив меня, что означают некоторые слова, и, конечно, мне пришлось учить его, как правильно их произносить.
Хорошо, что мама осталась дома, иначе я бы выслушивала еще одну лекцию о том, как должна вести себя порядочная дочь.
Было уже семь часов, и мы стояли на Прайор Стрит, перед грязной белой аркой, отмечающей вход в Переулок Кенни. Расположенный в стороне от основной части Подземки, Переулок Кенни не имел крыши, и войти по узкой эстакаде с Прайор Стрит было самым быстрым способом добраться туда. А также самым опасным: чтобы спуститься, мне пришлось бы подняться по узкой эстакаде, которая втиснулась между двумя кирпичными зданиями; войти в старое железнодорожное депо; а затем пройти по балкону и спуститься на два этажа, где полно людей, которые убили бы меня за доллар. Иногда люди, которые входили в Подземку через Прайор Стрит, обратно не возвращались.
Ветер кружился, проносясь по узкому проходу между зданиями, и швырял мне в лицо ароматы Подземки: запахи дюжины видов животных, смешанные с горькой вонью застоялой мочи, человеческой и не только, старого навоза, рыбы из гигантского аквариума, резких благовоний и солёной крови. Омерзительный коктейль окатил меня. Пришлось постараться, чтобы не стошнило.
По крайней мере, прошлой ночью магия исчезла. Обычно от миазмов, поднимающихся из Подземки, у меня болела голова.
— Ты не обязана это делать, — напомнил Джим.
— Нет, обязана.
Он протянул руку и обнял меня. Я застыла. В этой мускулистой руке было так много силы, что внезапно я ощутила себя в безопасности. Его запах, успокаивающий, сильный аромат Джима, коснулся меня, заглушая другие запахи. Я бы узнала этот запах где угодно. Вот он обнимает меня. Я мечтала об этом, а теперь мне просто хотелось плакать, так как, что бы я ни делала, сколько бы ни гоняла и какой бы воинственной я ни казалась, он никогда не захочет меня. Не в этом смысле.
