второй, более разумный, просил успокоиться или, хотя бы, не рассказывать всего. И она решилась рассказать половину правды, чтобы успокоить невидимую истеричку и порадовать госпожу, так много пожертвовавшую ради магических способностей дочери. – Недавно случилось кое-что очень странное. Мы разговаривали с Жанеттой, и я сказала ей, что не помню ничего…
– Продолжай, милая, не бойся!
– А потом я попросила Жанетту никому не рассказывать об этом. От моей руки как бы свет полился и коснулся Жанетты, её губ. И она поэтому ничего не может рассказать…
Матушка некоторое время молча переводила взгляд с дочери, сидевшей понуро, на служанку, во взгляде которой проступило некоторое облегчение.
– Так и есть, госпожа, – не выдержала Жанетта. – Госпожа Мариэль наложила на меня печать молчания! Но об этом-то я могу говорить! Госпожа Мариэль просила молчать о…
Кашель сдавил горло девушке, и Маша не выдержала, сама налила той воды.
– Ты – моё дитя и продолжение нашего рода! – Илария с особой радостью и блестящими глазами поманила к себе Мариэль для объятий. – Мы можем сказать об этом отцу. Белая Владычица услышала наши молитвы. Твой дар перешёл по наследству, и это главное. А про его особенности мы узнаем обязательно. Если он такой же, как когда-то был у меня, то лучшего учителя и не будет. Я горжусь тобой, милая, обними меня!
Когда эмоции поутихли, внимательно оглядела Машу, заправила выбившийся тонкий локон в причёску:
– Пойдём, милая! Не будем заставлять ждать тех, кто готов порадоваться твоим успехам и молился о твоём выздоровлении!
Поднимаясь и помогая подняться г-же Иларии, Маша, забылась, невольно взглянула в окно. Знакомая фигура находилась на своём посту и только начала задирать голову, как Маша отвернулась: «Бред какой-то!»
Гостиная располагалась на том этаже, что и комната Мариэль, в пяти минутах ходьбы по выбеленному затемнённому коридору. Бра висели по обеим его сторонам через каждые три-четыре метра друг от друга и давали слабый свет, колеблющийся от движения воздуха, чему причиной было шествие троих женщин: г-жи Иларии, Мариэль и Жанетты.
Отдельный объект для любопытства представляла лепнина под потолком в коридоре и над лестничным пролётом. Тупик самого коридора терялся где-то далеко в полутьме и намекал: здание огромное. Это не могло не вызвать трепета и восторга перед громадой стен, но всё, что Мария успела рассмотреть в коридоре, отошло на задний план, едва она переступила порог гостиной.
Деревянные, выкрашенные в белый и покрытые позолоченными узорами высокие створки дверей не открылись торжественно, как это делалось в исторических фильмах, а уже были распахнуты. И слуги по бокам не стояли. Тем не менее, это показалось Маше по-будничному милым. Таинство коридора сменила радость бытия: стены зала были затянуты в нежно-голубой гобелен, а огромное витражное окно напротив входа давало освещение. В гостиной имелись по обеим сторонам двери: левые вели в огромную залу, используемую во время больших приёмов и балов, а правые – в комнату отдыха для дам.
Стёкла здесь также покрывала снежная наледь, как и окно в спальне Мариэль, но это не мешало свету ровно рассеиваться по всей комнате, исключая углы. Комната отапливалась, судя по всему, двумя каминами, чьего тепла не хватало для объёма гостиной, поэтому температура здесь ощущалась заметно прохладней по сравнению с коридором и спальней. И стало понятно, зачем Жанетта перед выходом из комнаты накинула Маше на плечи мягкую шаль кремового цвета.
От восторга перед интерьером отвлекли находящиеся в зале четверо людей. Трое из них, мужчины, поднялись с кресел, едва женщины вошли. Жанетта осталась у двери, рядом с невозмутимым престарелым слугой, запоминающегося своим обезображенным лицом, но в целом выглядевшего как достойный мужчина, просто обиженный судьбой. Он показался интересным Мари, и она мысленно сделала пометку – как-нибудь расспросить о нём у Жанетты.
Илария взяла дочь под руку и повела к гостям. Немного неудобно было идти в широкой юбке рядом с матушкой, но, очевидно, её больные ноги требовали поддержки, и Маша чувствовала давление на свою руку. Илария дошла до первого пустого кресла и грузно опустилась в него.
Из всех четверых присутствующих мужчин Маше знаком был один Антуан, старательно прячущий усмешку в присутствии посторонних. Рядом с ним улыбался полноватый мужчина лет сорока-сорока пяти, такой же светловолосый и голубоглазый; внешнее сходство этих двоих подсказало – это отец Мариэль и Антуана. Он первым шагнул навстречу и расцеловал дочь в щёки, обдав ароматами одеколона и той огненной жидкости, которую Машу заставили выпить после первого пробуждения в замке.
– Ну, милая, с возвращением! – смешливо сказал г-н Рафэль де Венетт, не отпуская от себя Машу и продолжая удерживать её за талию своей мягкой ладонью, а потом сделал знак кому-то, находящемуся за спинами вошедших. – Принеси-ка, дражайший, бутылочку пуаре, да выбери постарше! И закуску не забудь! Праздничный ужин в честь благословения наших птенчиков будет несколько позже, ибо пулли привезли час назад. А пока мы найдём тему для беседы, не так ли, дочь моя?
Добившись смущённого кивка Маши, Рафэль наконец позволил ей есть и вскоре охотно руководил слугами, принесшими бокалы, бутылку и мелкую закуску. Сразу было понятно, кто здесь любит вкусно покушать.
Вторым незнакомцем оказался юноша, темноволосый, сероглазый, высокий и статный. «Невозможно красивый!» – вспомнила она мамину фразу об одном певце и почувствовала, что почему-то начинает краснеть. Машу он поприветствовал кивком головы, внимательным взглядом и спокойной улыбкой. Но не подошёл, чтобы поцеловать руку. «Фильмы эти ваши – полная выдумка и ерунда!» – ворчливо прокомментировал её недоумение внутренний голос, да так явно, что Маша вздрогнула: она успела забыть об этом «суфлёре».
Но самым примечательным персонажем среди четвёрки определённо была она – золотоволосая красавица, сверстница Антуана, Маши и… Армана. Точно! Теперь Маша сообразила, кто перед ней – её спаситель, молодой Делоне, и ослепительная Люсиль де Трасси.
Последняя оправдывала эпитет, данный ей Жанеттой! В длинные локоны цвета золотящейся на солнце пшеницы были вплетены нити с мелкими блестящими камнями похожего цвета, что создавало эффект драгоценного блеска на ухоженных гладких волосах. Лицо девушки также было идеально: светлая и немного золотистая кожа без единого изъяна, аккуратный носик, пышные ресницы, окаймляющие васильковые глаза, розовые губки с красивым изгибом. Привлекательную внешность выгодно подчёркивало платье, глядя на ткань которого становилось понятно: очень, очень и очень дорого – тонкой работы вышивка шла почти по всей поверхности ткани. Наброшенная на плечи девушки белоснежная меховая накидка небрежно или по рассеянности открыла шею, на которой вилось ожерелье, напоминающее венок из мелких весенних цветов.
Маша залюбовалась красавицей, пока шла к ней на приглашающий жест присесть рядом. Как вдруг противный внутренний голос завопил: «Не верь ей, она – настояшая дрянь, дря-а-ань… Высокомерная, заносчивая и хвастливая! И дар
