— Но он ученик цирюльника, — сказала я мне прекрасно известное, — значит, он не колдун. Кто бы взял в его в ученики?
— У господина Бака доброе сердце, — вздохнула Тина. — И он верит, что Дамиан не унаследовал проклятье отца. Но колдуны, они же такие.
Какие — такие, поморщилась я. Мне грозила какая -то опасность, но почему? Графине выгодно посадить меня на трон. Еще как ей это выгодно — так, что она решила подстраховаться и выпустить из меня драгоценную кровь для того, чтобы я потом все не испортила. Может быть, не в ее власти указывать, кто придет вместе с доктором? Колдовство здесь реально и оно передается по наследству? Нет, тогда бы и Дамиана давно отправили на костер, значит, у них есть веские доказательства — боже, какая же чушь! — что не каждый потомок колдуна колдун тоже? Это проявляется, это не скрыть?
Или все еще хуже, и оба — и доктор, и сам господин Бак — отлично знают, на что способен подмастерье, более того, это знает и графиня, и визит должен был что -то изменить в моей жизни?
Об этом мне было рано задумываться. Но опыт — опыт заставлял меня анализировать все, что я видела и что слышала. И сейчас у меня не было ни видеозаписей, ни результатов экспертиз, ни протоколов осмотра — даже проклятых свидетелей, которых я так ненавидела, не было. И с тоской я подумала, что уже не увижу тот судебный процесс, о котором втайне мечтали все судьи. Процесс без показаний свидетелей — участие их оставалось предусмотрено всеми законами, несмотря на то, что в людях с их предвзятостью и заблуждениями уже никто не нуждался. Показания свидетелей, те самые, порождающие судебные ошибки. Я уже никогда не войду в зал суда, где все, чем я буду руководствоваться, это наука. Бесстрастная, логичная, не дающая никаких осечек.
Добро пожаловать во времена «слово и дело», мрачно хмыкнула я. Но колдуны — кто это? Почему надо их опасаться?
И надо ли?
— Принеси мне поесть, — попросила я. — И. мне пора готовиться к вечеру?
Тина рассматривала меня так, словно впервые видела, но потом кивнула и вышла.
Вздохнув, я села в кресло и начала разглядывать повязку на руке. Мне было о чем подумать: что меня ждет, как мне себя вести. Было очевидно, что чем дальше, тем больше во мне прорывается судья Еремина, что не есть хорошо. Мне следует помнить, что девица должна держать глазки долу и не отсвечивать, украшать ее должны скромность и куча побрякушек, что танцы мне, если не изменяет память, не грозят — в эти времена танцы были привилегией короля и придворных, некий спектакль, остальные просто любовались и старались не умереть при этом от скуки. Хотя о чем я — у меня же больная нога. Я хромоножка. Меня точно никто и никогда не вынудит танцевать! Повезет, и придворный доктор найдет меня в некондиции, мать мою — Йоланды — сочтут не слишком хорошим примером того, сколько наследников трона должно доживать до половой зрелости, откопают какие-нибудь дефекты у отца...
Деревенская жизнь? Так ли уж оно будет плохо? В своем имении я могу понемногу превращать отсталость в цивилизованный островок, по идее, я там царь и бог, никто не мне указ? Сделать медицинский пункт, хоть какой -никакой, знаний на минимум у меня хватит, это программа средней школы и игры «Зарница», не говоря уже о курсе, который я прослушала, когда училась в автошколе, и массы, непостижимой массы прочитанных мной заключений экспертов. Можно научить детей грамоте. Элементарно облегчить жизнь себе и другим и научиться правильно хранить запасы, чтобы не умирать с голоду. Я знаю, как их хранить?.. Конечно, нет, но обязательно что -нибудь вспомню.
Это если крестьяне сами меня не зарежут, грустно подумала я. Благими намерениями, как известно, дорога вымощена прямиком в ад.
И если. Мне стало очень неуютно .
Если женщины тут имеют право владеть недвижимостью. Землей. Никто не сказал, что это так — да, никто, и вполне вероятно, что и не скажет, потому что для них это нонсенс. Я ничего пока об этом мире не знаю. Может быть, владеть любой собственностью здесь могут только мужчины или вдовы. Это раз. Два — кто сказал, что у меня есть имение? В самом деле, я точно знаю, что у меня есть мать, и она может владеть всем семейным имуществом. А может, есть брат, может быть, не один.
Нужно выяснить, что дозволено женщинам. Потому что вариантов было множество, и лишь некоторые из них мне представлялись приемлемыми. Возможно, у девушки два пути: замужество или. женских монастырей нет, никакого «или» нет тоже, и это очень, очень скверный знак, если говорить о положении женщин. Чаще всего так бывает там, где женщин воспринимают чуть лучше домашнего скота. Даже Всем Святым им служить не дозволено.
С другой стороны, женщины вполне свободно общаются с незнакомыми мужчинами, и даже без обязательного присутствия другой женщины. Это обнадеживало, но не слишком. Доктор может быть вообще не «мужчиной» в общем смысле этого слова, и цирюльник туда же. И подмастерье. Докторами ведь были большей частью простолюдины, неблагородное это занятие. Кажется, до сих пор в Британии хирург не считается доктором, или я не успела за своим родным миром, так быстро меняющимся?
Как здесь все устроено? Как узнать? Расспрашивать прислугу? Прикинуться потерявшей память? Сейчас я отыскать ответы на свои вопросы не могла, тем более, что и анализировала я с трудом. Надо поесть что-нибудь, утомленно подумала я, мне нужно восполнить силы после варварства, которое надо мной учинили, да где эта Тина? За смертью ее посылать!
И стоило мне о ней вспомнить, она наконец вернулась с подносом, полном еды.
Завтрак мой состоял из вина, которое, вопреки ожиданию, не ударило в голову, вполне аппетитных булок, кусков безвкусного жирного мяса, овощей — что-то похожее внешне на спаржу, только кислее, и надо признать, все это было сытным, если не обращать внимания на вкус. Тина смотрела на то, как я ем, кусая губы — не то чтобы она противно демонстрировала недовольство и всячески давала понять, что я должна «сама догадаться», нет, она занималась своими делами, но нет-нет, да и поглядывала на меня, но я понимала, что могу только предложить ей доесть, что осталось.
Я предложила, когда закончила завтракать. Но Тина сначала завершила подготовку моей ванны — несмотря на то, что я была считай что раздета, без всякий условностей в комнату зашли два мужика, поставили ведра с водой, Тина постелила прямо в ванну большую простынь, и только тогда я ее остановила, сказав, что вода должна немного остыть. Я действительно опасалась, что слишком горячая ванна откроет кровотечение в моей руке.
И пока Тина ела — не с моего стола, она переместилась в уголочек, к кушетке, я так поняла, она провела на этой кушетке всю ночь, — я постепенно осознавала, что в этом мире будет самым кошмарным.
Скука. Боже мой, вот этого я не вынесу. Скука — встал, поел, посидел, поел, посидел, потом лег спать. Ни книг — а учат ли здесь женщин грамоте? Если они даже в монастырь не могут уйти, читают ли они хотя бы писания? — ни прогулок, да и ехать некуда, просто некуда, в самом деле, может, попытаться стать компаньонкой — или как это называется — какой-нибудь придворной матроны? Вести ее хозяйство, если это мне позволят с учетом титула, заниматься хоть чем -то кроме еды и сна. Можно шить, но я ненавижу это занятие. Можно...
Тина доела, встала, быстро помолилась — да, можно еще ходить в церковь, но тоже не хочется, и это если здесь женщины допущены до таких святых мест, — и, как и обещала, побросала в воду какие-то травы, которые она достала из небольшой шкатулочки, стоящей на столике у стены, противоположной кровати. Я всмотрелась — там же было и что-то вроде нашего иконостаса, только никаких изображений святых, просто тоненькие длинные, сантиметров десять, золотые и серебряные палочки на подставочках, украшенные камнями, но расположены они были не хаотично.
С помощью Тины я забралась в ванну и вытянула как могла ноги. В процессе я смогла оценить и фигуру Йоланды — шикарная. Узкая кость, что немаловажно, и конституция ближе к астенической. Длинные ноги, узкие бедра. Мускулы были выражены достаточно слабо, что меня не удивило — вряд ли женщины здесь знали хоть какие-то физические упражнения. А мне и этого будет ой как не хватать.
