Наш.
И вся ночь.
Мы действительно долго катаемся по городу на мобиле Байрона, серебристо-стальном, с открывающимся верхом. Я так давно не видела ночного Лилата, что любуюсь им, будто в первый раз. Рассматриваю освещенные улицы, полные народу, яркие вывески заведений, работающих до рассвете, слушаю голоса, не разделяя их на отдельные, музыку, доносящуюся из клубов и ресторанов, рокот других мобилей. Впитываю ощущение жизни этого города, странной, диковатой, совершенно безумной в порождение и удовлетворении самых низменных желаний его обитателей и одновременно холодной, расчетливой, как у всякого хорошего дельца. Вся моя жизнь до сего момента прошла в стенах Лилата — я родилась и выросла в Верхнем городе, провела тяжелые, страшные годы ранней юности в Нижнем и благодаря упорству и труду Эвана смогла вернуться в Верхний. Вернуться молодой, красивой, уверенной в себе, не сломленной ударами судьбы, не истрепанной Нижним городом, будто коврик собакой.
Была ли я счастлива здесь?
Была.
Когда-то давно, при жизни родителей.
А ныне я и сама не знаю в точности, чего хочу по-настоящему, что вновь сделало бы меня счастливой, не ждущей от судьбы подвоха, а от окружающего мира — предательства.
Мы перекусываем в одном из ночных ресторанчиков, а затем едем на канал, рассекающий Верхний город надвое. Байрон останавливает мобиль на просторной смотровой площадке, с самого края, подальше от другого транспорта, опускает верх, и мы просто сидим на заднем сиденье, встречаем рассвет. Наблюдаем, как светлеет небо, сбрасывая покров гаснущих городских огней, как поднимающееся солнце окутывает макушки деревьев парка на противоположном берегу слепящей белой каймой.
Это и странно, и удивительно. Мне казалось, волчица и дальше будет сходить с ума от близости обоих инкубов, изводить снедающим изнутри желанием, но нет, она успокоилась, словно убедившись в том, что мужчины здесь и никуда не денутся. Я не думаю о времени, о возвращении домой — едва ли Эвану понравится, что я отсутствовала всю ночь, пропадала невесть где в компании двоих инкубов. Знаю, что брат будет недоволен, что это эгоистично по отношению к нему, но пока мне все равно. Фраки и жилеты давно сняты и брошены на переднее сиденье, да и я, сказать по чести, еще в туалете ресторана тайком распустила слишком тугую шнуровку корсета. Я сижу между инкубами и не без некоторой растерянности отмечаю не только собственную спокойную реакцию на мужчин, но и факт, что ни один из них не пытается прикоснуться ко мне, обнять.
— Сегодня можно поехать в театр, — предлагает вдруг Байрон.
— Тетушка настойчиво приглашает меня на этот свой пикник, — морщится Арсенио.
— Пикник у Лизетты — это, к сожалению, без меня. Но вам будет полезно его посетить.
— Зачем? — настораживаюсь я.
— Если Арсенио представит тебя своей невестой перед леди Дэлгас, то это будет равносильно объявлению о помолвке, — поясняет Байрон.
— О да, — усмехается Арсенио. — К вечеру об этом событии станет известно половине лилатской аристократии как минимум.
— И Эвану нечего будет возразить.
— И мне тоже, — добавляю я. — Ловко же вы меня окрутили.
— Рианн, только не начинай снова, — Арсенио возводит мученический взор к бледному голубому небу над нами.
— Рианн, тебя никто не окручивает и не окучивает, — возражает Байрон с терпением, которому я, признаться, начинаю завидовать. — А если бы и хотели, то поступили бы проще и бесчестнее: вполне достаточно было оставить тебя наедине с Арсенио… на несколько минут, а затем позволить твоему брату… и желательно кому-нибудь еще… для надежности, так сказать, обнаружить ваш в момент пикантный и недвусмысленный, но при том не слишком… поздно.
Обо всем прочем позаботились бы природа твоя и наша, принципы Эвана и правила хорошего, хм-м, тона.
Предписывающие в таких случаях жениться немедля.
— И вы бы пошли на подобное?
— Нет, конечно, — отрицает Арсенио.
— А в ту нишу ты меня поволок сугубо по велению души?
— Я бы не сказал, что прямо по велению души…
— Прости его, Рианн, — советует Байрон. — Арсенио просто-напросто немного не хватает терпения, но за отсутствие злого умысла я могу поручиться.
А я — нет. Не уверена, что к сексуальному желанию инкуба действительно не примешивалась толика расчета, стремления скомпрометировать меня, тем самым ускорив события. Тем более он этого даже не отрицал, и кто тогда подтвердит, шутил ли Арсенио или и впрямь имел твердое намерение соблазнить меня на глазах гостей Огденов?
— Если мы сейчас позволим себе лишнего в отношении тебя, то ты же потом и замучаешь нас попреками и обвинениями, — продолжает Байрон. — Будешь говорить, что ты тут не при чем, что во всем виновато полнолуние, что мы бессовестно воспользовались твоим состоянием.
— Плешь прогрызешь в байроновской шевелюре, — замечает Арсенио меланхоличным тоном. — Знаешь, как он ее обожает, холит и лелеет? Не каждая девушка столько внимания своим волосам уделяет, сколько он.
— Правда? — я бросаю любопытный взгляд на густые золотисто-каштановые волосы, чуть вьющиеся, уложенные прядка к прядке, даже сейчас казавшиеся лишь самую малость растрепанными, в то время как моя прическа давно уже потеряла всякий пристойный вид, а Арсенио, похоже, и вовсе постоянно ходит небрежно взлохмаченным, словно причесывается раз в день, с утра.
— Истинная, — серьезно заверяет Арсенио. — Он салон красоты посещает. Укладка, маникюр, эпиляция и что там еще бывает.
— И что тут такого? — терпение Байрона испаряется разом, уступая место искреннему возмущению, выражению оскорбленной невинности в зеленых глазах, и я не могу удержаться от улыбки. — Помимо всего прочего, это моя профессиональная обязанность — хорошо выглядеть.
— Ты же теперь безработный, забыл?
— Да иди ты, — отмахивается Байрон и отворачивается от нас.
Несколько минут молчим, глядя на пылающий диск солнца. Из одного из мобилей, стоящих неподалеку, доносится негромкая приятная музыка. И я ловлю себя на мысли, что мне хорошо.
Здесь. Сейчас. С этими мужчинами и пониманием, что Финис совершенно ни к чему ни мне, ни волчице, уютно устроившейся между двумя инкубами.
— Давайте сделаем так, — предлагаю я наконец. — Вы не будете спешить с объявлением, что я твоя… ваша… в общем, невеста кого-то из вас, а я, в свою очередь, откажусь от помолвки с Финисом.
— И Эван не станет возражать? — уточняет Арсенио недоверчиво.
— Станет, конечно же. Он любит меня и заботится обо мне так, как ему кажется правильным. Но брату придется смириться с моим решением, каким бы оно ни было. И отвезите меня домой, пожалуйста. Не хотелось бы возвращаться слишком поздно.
Я надеюсь успеть прежде, чем Эван приедет домой. Он верен своим привычкам и для него, как и для каждого свободного мужчины-оборотня, полнолуние не несет трудностей, подобных моим. Эван и не скрывал, что намерен немного побыть с Тессой на балу, а после Финис должен отвезти меня и ее домой, пока брат будет перебираться в место, о котором добродетельной юной леди не положено знать. И если мне повезет, то есть шанс, что я вернусь раньше Эвана, проскользну незаметно в свою спальню, и тогда никто не сможет доказать, сколь долго я отсутствовала.
Байрон отвозит меня домой, сдержанно прощается, не делая попытки поцеловать меня. Арсенио следует примеру приятеля, хотя я вижу по глазам — он бы с куда большим удовольствием не выпускал меня из объятий несколько минут, а то и вовсе увез в место потише и поукромнее.
Я пользуюсь задней калиткой в ограде и черным входом в дом, крадусь на цыпочках, будто воровка или загулявший подросток. Переступаю порог, тщательно закрываю за собой заднюю дверь и неожиданно понимаю — Эван дома. Оборачиваюсь и вижу брата, одетого в повседневный костюм, умытого и причесанного — успел уже привести себя в порядок и, значит, вернулся раньше меня.
— Доброе утро, — произношу ровно, стараясь, чтобы в голосе не звучали оправдывающиеся нотки.
