отдавал лодку, — напомнил Ильтен. — Но если лодка моя, я не вижу причин не дать ее господину Хэнку попользоваться. Мы ведь с ним не враги, а добрые соседи. А если лодка не моя, то ко мне вопросов нет. Ты же этого и хотела.
Она сердито кинула плод в таз.
— Что он теперь обо мне подумает?
— Ты бы поразмышляла над тем, что он подумает обо мне.
Завтрак прошел мирно. Тереза чувствовала себя слегка виноватой, как всегда, когда речь заходила о ее отношениях с Маэдо. И впрямь, Хэнк может подумать, что Ильтен — плохой муж, неспособный обеспечить жену, раз живет в доме ее любовника. Выходит, Ильтен рискнул своей репутацией, чтобы с лодкой вышло по ее. Неудобно.
Чтобы отвлечься от этих неприятных мыслей, Тереза стала думать о другом. Вот интересно, что произошло с Ликой. Это супруг ее так приложил, что сам испугался? Или несчастный случай? Крови многовато для обычных побоев, тут без чего-то серьезного не обошлось. Хэнк же не совсем дебил, чтобы пырять железом кормящую мать?
Черт возьми! Как она об этом сразу не подумала? Где их ребенок? В машине его точно не было. Она вскочила — мелькнула мысль: надо бы сменить брюки на юбку, но тут же ушла, — и помчалась к даче номер 4. Ребенок заходился в крике, лицо посинело, ручки и ножки беспорядочно дрыгались. Пеленки были мокрые насквозь. Тереза забегала по дому в поисках чистого детского белья, нашла, вымыла и переодела малыша. Он, похныкивая, стал искать грудь.
— Голодный, — сочувственно констатировала Тереза. — Откуда ж я тебе молоко достану? Коров тут нет.
Она понесла ребенка к себе, машинально баюкая. Ильтен уставился на него:
— Что, бросили младенца одного? Ну, дает этот Хэнк!
— Господин Хэнк, — ехидно поправила Тереза.
— Изверг он! Родного сына забыл.
— С сыном пока ничего непоправимого не случилось, — рассудительно возразила Тереза. — А вот с Ликой — могло, нельзя было медлить. Хоть бы он успел ее до города довезти!
Ребенок снова заплакал, и Тереза распорядилась:
— Сходи за сгущенкой.
Малыш и из соски, наверное, не умел пить как следует, привык больше к материнской груди. Но единственное, что могли предложить ему Ильтены — разбавленное сгущенное молоко с чайной ложечки. Он давился, кашлял, плевался, но деваться было некуда. Так или иначе, часть еды попала по назначению, и измученный ребенок уснул. Тереза обтерла мокрым платком уделанную сгущенкой мордашку и положила его на большую подушку — он целиком умещался на ней. Ильтен предусмотрительно подсунул кусок полиэтилена.
Хэнк с женой вернулись только через неделю. Полдекады, иначе говоря. Лицо у Лики было совсем бескровное и выражало готовность упасть в обморок в любой момент. Опираясь на руку мужа, она с трудом преодолела ступени крыльца и огляделась. Спину пробрал холодок. В доме было пусто и тихо.
— Билле, — прошептала она, — а где Дени?
Хэнк вздрогнул, даже не сделав ей замечание, что она пристает к нему с расспросами, не спросив разрешения. О ребенке он как-то не подумал. Им всегда занималась Лика, от него никаких усилий не требовалось — разве что подождать несколько минут, пока она закончит возиться с сыном. Когда с Ликой стряслось несчастье (вот бестолковая дура, ну зачем она взяла его нож, он же запрещал), он был полностью поглощен этой заботой, ни одна мысль в голову не шла, кроме как «хоть бы не потерять жену». И вот теперь… Зохенов хвост, куда же делся малец? Его сыночек, его гордость, его вклад в демографию страны…
Он бросился обратно к машине. Может, Ильтены что-то знают?
Розовая легковушка едва вписалась в проем ворот и с визгом затормозила посреди двора номер 12. Тереза, накрывающая на стол в беседке, подняла усталый взгляд. Эти ночи она недосыпала: малыш, у которого пучило животик от сгущенки, орал по ночам и капризничал, ей приходилось уносить его в комнату наверху, чтобы он не будил Ильтена, и часами укачивать. Из машины, не дожидаясь ее полной остановки, вывалился Хэнк с перекошенным лицом. Тереза невольно сделала шаг назад.
— Госпожа Ильтен, — задыхаясь, пробормотал он, — вы случайно не видели Дени? Моего ребенка…
Жалко это прозвучало, почти безнадежно. Тереза поняла: перекосило Хэнка не из-за агрессии, а от ужаса, что случилось непоправимое.
— Видела, — тут же ответила она. — И седьмой день вижу почти постоянно, умаялась уже.
— Где он? — Хэнк в натуральной истерике. — Если вы знаете…
— Тихо! — гаркнула она. — Сядьте тут. — Она указала на подновленный деревянный стул, и Хэнк послушался привычного по армии командного тона. — Сейчас принесу.
Тереза сходила в дом и вынесла ребенка. Спящего, как ни удивительно. Обманчиво тихого и милого, в чистеньких цветастых ползунках. Хэнк протянул к нему руки, схватил, прижал к себе. На глазах у него что-то блестело.
— Госпожа Ильтен, я… я… — Он не смог сформулировать, что хотел сказать, и голос к тому же сел.
Она плеснула в бокал водку из бутылки, стоящей на столе, сунула Хэнку. Тот выпил, с трудом протолкнув содержимое внутрь. Подействовало: в глазах появилось осмысленное выражение.
— Я забрала его к нам утром того дня, — сообщила Тереза. — Все время он был у нас.
— И не давал нам нормально спать, — проворчал Ильтен, сойдя с крыльца. — Кто бы мог подумать, что от такого мелкого человечка может быть столько шума.
— Извините, — смутился Хэнк.
Лично его ребенок по ночам не будил, бегала к сыну Лика. Но возражать он не стал.
— Да ерунда, — великодушно махнула рукой Тереза. — А что с вашей женой? Она в порядке?
— Да, спасибо. Спасибо, госпожа Ильтен. — Он снова погладил спящего Дени. — Я, пожалуй, пойду к ней.
— Сидеть! — рявкнула Тереза. — Не раньше, чем пообедаете с нами. Могу на деньги поспорить, что все это время вы не питались как следует.
Ильтен слегка забеспокоился о деньгах, но тут же передумал. Он, пожалуй, и сам мог бы поучаствовать в этом споре на стороне Терезы. Однако Хэнк не собирался спорить. Взял предложенную тарелку с супом и дисциплинированно съел.
Лика была очень слаба после болезни — так она называла происшедшее с ней. Почти все время она лежала на раскладушке в садике и грызла фрукты. Муж в виде исключения взял на себя часть ее обязанностей, готовил еду — весьма специфически, в солдатском варианте, простом и калорийном, Лика такое есть не могла, — занимался ребенком, с удивлением осознав, что это отнимает массу времени и нервов, только кормить его приносил жене. Поэтому поправляться Лике не хотелось. «Вот встану на ноги окончательно, — говорила она Терезе, пришедшей ее навестить, — и