— Пожалуйста, пожалуйста, — шептала я в любовной горячке, сама не зная, о чем прошу.
О новом ослепительном оргазме? О крепком горячем члене, на который подсела, как на наркотик?
Никогда я не чувствовала себя такой бесстыдной и разнузданной, такой жадной до удовольствий. Это он, Призрак, превратил меня из приличной девушки в нимфоманку. Тело зверя, большое и сильное, жар его кожи, густой мускусный запах сводили с ума. Охваченная страстью, я забывала обо всем.
— Моя? — рычал зверь, вгоняя пальцы.
— Твоя, — захлебывалась я стонами.
Наконец, услышав мои бессвязные мольбы, Призрак подтянул меня к себе за бедра и вогнал член в мокрую глубину, жаждущую его принять.
Это был экстаз. Чистый. Взрыв, от которого меня размазало, расплющило, расщепило на атомы.
На эти секунды я перестала существовать, растворилась в своем любовнике, а он — во мне. Мы стали единым целым, сцепленные не только телами, но и душами.
После ошеломительной близости Призрак помог мне вымыться. Пока я стояла, привалившись спиной к стене и пыталась отдышаться, он смочил губку, нанес на нее гель из дозатора и начал нежно намыливать мое тело. Ноги, бедра, груди. В его сильных руках я чувствовала себя невероятно хрупкой и в то же время защищенной.
Хотелось плакать от того, что этот мужчина не мой, что мы никогда не будет вместе по-настоящему. Между нами — пропасть обмана, стена из лжи. И другие стены — стальные, бетонные стены секретной базы.
— Оборотень любит только свою истинную пару?
— Да.
— И не смотрит на других женщин?
— Да.
Получается, если там, снаружи, в большом мире, Призрак встретит свою настоящую избранницу, то я перестану для него существовать? Больно. Почему так больно? Этого мужчину я знаю всего пару дней и уже не хочу отдавать другой.
А впрочем…
Никого он уже не встретит, потому что застрял в этой бетонной ловушке навсегда.
И я застряла здесь вместе с ним. Глупо надеяться, что после того, как я узнала столько секретной информации, меня отпустят на свободу.
Вот она, наша новая реальность — жизнь в клетке.
Глава 10
Полтора месяца назад
Молли забрали на обследования и процедуры, и у меня появилось два часа свободного времени. Целых два часа! Небывалое богатство, которым я не знала, как лучше распорядиться.
Сгонять домой и принять душ без спешки, а может, даже набрать полную ванну ароматной пены? Раньше, живя с родителями, я могла часами нежиться в теплой воде с книгой или под музыку из колонки, а сейчас едва находила время, чтобы держать себя в чистоте. С орущим ребенком на руках даже отлучиться в туалет — проблема, самые обыденные вещи становятся недоступной роскошью.
Из зеркала в фойе клиники на меня смотрела неухоженная молодая девушка с усталым лицом и рано проступившими морщинами у носа и губ. Длинные каштановые волосы растрепались и легли абы как. Вчера, стараясь скорее закончить свои дела и забрать рыдающую Молли у Хакона, раздраженного необходимостью за ней смотреть, я, видимо, плохо смыла шампунь, и теперь голова выглядела грязной. Даже было стыдно перед врачами. Первая красотка самого престижного в стране университета превратилась в замарашку. Ни грамма косметики, на ногах растоптанные кеды, одежда — та, что ближе всего висела в шкафу.
Со вздохом я ткнула пальцем в кнопку кофейного автомата, и черная, ароматная жидкость тонкой струйкой потекла в бумажный стаканчик — двойной эспрессо, чтобы прийти в чувство.
Два часа! У меня было два часа.
Стоило об этом подумать — и голова начинала кружиться от счастья. Хотелось, чтобы время шло медленно, чтобы оно тянулось неторопливой черепахой, но предательские секунды, наоборот, бежали как оголтелые. Настенные часы рядом с ресепшеном сказали, что я потратила уже пять минут отведенной мне передышки.
Эгоистично — радоваться тому, что кто-то другой присматривает сейчас за твоим ребенком. Но я радовалась. Мне нужна была эта пауза. Жизненно необходима. Я кончилась. Мой внутренний ресурс иссяк.
Если бы Хакон помогал мне чуть больше, хоть изредка давал выдохнуть… Но помощи от мужа я почти не видела. В последнее время он стал задерживаться на работе, возвращался поздно, иногда за полночь. Извинялся, говорил, что очень загружен, но я понимала: находиться дома, слушать бесконечный ор младенца, видеть замученную, похожую на тень жену ему невыносимо. Свободный, он бежал из этого ада, а я не могла. Женщина, мать, не может переложить на другого свою ответственность.
Но все-таки чем мне занять эти два часа?
Недалеко от клиники пиццерия. Что если зайти, посидеть в тишине, сделать заказ? Ощутить наконец вкус еды.
Или лучше прилечь вот на этот мягкий кожаный диванчик в углу и вздремнуть? От недосыпа у меня круги под глазами на пол-лица и мир кажется пыльным, будто поддернутым мутной дымкой.
Да, наверное, это самая лучшая идея: воспользоваться шансом и выспаться.
Но только я пристроила голову на широкий подлокотник дивана, как в сумке входящим сообщением пиликнул мобильный.
Наверное, это Хакон — интересуется, как мы съездили в клинику. Больше писать мне некому. Родители вычеркнули меня из своей жизни, как только узнали о беременности. Подруги разбежались: кормящая мать, погрязшая в детских проблемах, им стала не интересна.
Зевнув, я вытащила телефон — и замерла, похолодела, подавилась воздухом. Кто-то с незнакомого номера отправил мне фотографию.
Голову резко сдавило. Накатила неодолимая слабость. Картинка, открытая на мобильном, расплывалась перед глазами.
Нет, не может быть. Это… чья-то злая шутка? Фотошоп? От недостатка сна у меня начался бред? А может, я сплю и вижу сон? Сама не заметила, как отрубилась на диване в фойе, и теперь измученный, истощенный разум показывает мне кошмары?
Дрожащими пальцами я увеличила изображение. Снимок через лобовое стекло машины. Хакон, мой муж, сидит за рулем и целует блондинку в пассажирском кресле. Не в щечку целует, не в руку — в губы, буквально высасывает у нее душу через рот. Фотография была нечеткая, немного смазанная, но я видела язык. Хакон пихал его между губ блондинки.
От шока я уронила телефон на плитку у своих ног и несколько секунд сидела неподвижно, уставившись в одну точку.
Нет. Не верю. Не может судьба быть настолько ко мне жестока. Больной ребенок, а теперь еще и предательство мужа? Если это правда, я не выдержу, не вывезу, не справлюсь.
Может, хватит с меня боли? Где моя, черт побери, светлая полоса? Почему с каждым днем становится только хуже и хуже?
Судорожно вздохнув, я подняла чудом уцелевший телефон с пола и снова уставилась на фотографию.
Какая мерзость!
Если кто-то решил пошутить надо мной, то это бесчеловечно. Нельзя так! Слышите!
Всхлипнув, я зажала ладонью рот. Не хотелось рыдать прилюдно, но слезы так и рвались наружу — слезы безграничной, накопившейся усталости. Словно плотину прорвало, словно треснула ледяная корка оцепенения, в котором я существовала все это время.
Как же я устала! Дико, нечеловечески, жутко. Сжимая в руке телефон и пряча зареванное лицо от посторонних бестактных взглядов, я кинулась в уборную. Там закрылась в кабинке, опустилась на крышку унитаза и завыла.
За что? Почему со мной? Как он мог! Мне и так тяжело, а он…
А вдруг его подставили? Вдруг все это неправда, подлая, гнусная ложь? Нельзя верить всяким сомнительным фотографиям от безымянных доброжелателей. Надо поговорить с Хаконом. Дать ему возможность объясниться. Успокойся, Агвид, и веди себя разумно.
Размазав по щекам слезы, я набрала номер мужа, но вызов сбросили. Вся на нервах, я попыталась дозвониться ему опять, однако в этот раз механический женский голос сообщил, что: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Какого черта, Хакон? Да возьми ты трубку! Не поступай со мной так!
Рыдая и не зная, как остановиться, я раз за разом слушала про абонента вне зоны действия сети и хотела умереть, взять и умереть, чтобы весь этот кошмар, начавшийся полтора месяца назад, закончился.
