— Не надо, — дрожа, прохныкала я. — Пожалуйста, не надо.
На секунду Мелисанда замерла, а потом я почувствовала ее теплое дыхание, овевающее мое ухо.
— Почему кассилианец сказал «нет», Федра? — прошептала она, и ее голос пробрал меня до костей. — На мой вопрос ты ответила «да», но он сказал «нет». Если вы не искали королевских гвардейцев, то чем же занимались во Дворце?
Комната будто плыла; передо мной маячила красная пелена, из которой появились Делоне и Алкуин — ах, никого я больше так не любила, — за ними показалось лицо Наамах, сочувствующее и смиренное, и жестокие бронзовые черты Кушиэля, которому я была суждена от рождения.
— Не знаю, миледи, — словно откуда-то издалека до меня донесся мой голос. — Спросите Жослена, что он имел в виду под своим «нет», если вы его не убили.
— Хм, но ты ведь предупредила его, дорогая. Кассилианец скорее умрет, чем подведет того, кого охраняет, и тем нарушит свой обет, — прошептала Мелисанда так близко, что я чувствовала, как на моей коже шевелятся ее губы. Я закрыла глаза, и по моему телу снова пробежала дрожь. — Да и в любом случае мне больше нравится спрашивать у тебя, голубка.
Меня разбудили покачивание и толчки.
Сначала я бездумно впитывала впечатления от органов чувств, и ни одно из них не было приятным. Холодно, очень холодно. И темно. Я лежала под грубым шерстяным одеялом. На соломе, которая колола мне щеку. Из непрестанных подпрыгиваний — на ухабах? — и стука копыт я вывела, что еду в повозке, накрытой сверху рогожей. Едва я успела это осознать, как нутро скрутило узлом. До того момента я никогда в жизни не болела и не сразу поняла, чем обернется этот спазм. Позыв заставил меня отползти по соломе в самый дальний угол, где из меня исторглось скудное содержимое желудка.
После этого тошнота почти перестала меня терзать. Голова кружилась, меня трясло от холода, и я поползла обратно к вороху одеял, где недавно очнулась, чтобы устроиться хоть чуточку поудобнее. Только тут я заметила его тело. Светлые волосы сливались с соломой, серые одежды были почти неразличимы в тусклом свете, просачивающемся сквозь драную рогожу над головой.
Жослен.
Меня захлестнули воспоминания.
И я едва успела вновь добраться до угла, чтобы извергнуть из себя желчь.
На этот раз шум его разбудил. Обхватив себя руками, чтобы утишить дрожь, я глядела, как он спросонья хмуро осматривает нашу передвижную тюрьму. Да, настоящий воин: сначала быстро охлопал себя, проверяя оружие, и, конечно же, не нашел ни кинжалов, ни меча, ни стальных наручей на предплечьях. И только потом посмотрел на меня.
— Где… — прохрипел кассилианец. Замолчал, откашлялся, смачивая слюной пересохший от отравы рот, затем сглотнул. — Где мы?
— Не знаю, — прошептала я, не уверенная, верны ли мои догадки. Снаружи доносился стук копыт — упряжка из четырех лошадей? Нет, их там больше, подкованных и по-военному строго соблюдающих аллюр. Нас сопровождал по меньшей мере десяток солдат.
— Мелисанда, — каркнул Жослен. — Мелисанда Шахризай.
— Да, — по-прежнему шепотом отозвалась я.
В голове воронами метались воспоминания, хлопая черными крыльями. До этого кошмарного пробуждения я и не представляла, что можно презирать свою собственную сущность. Даже сейчас, изнывая от холода, боли и отчаяния, я все еще ощущала отголоски блаженства, дарованного предательским телом.
Несмотря на дремучую наивность, Жослен отнюдь не был дураком. Достаточно молодой и любознательный, чтобы легко обучаться, он довольно долго прослужил в доме Делоне, где даже глупец набрался бы крупиц мудрости. Я увидела, как его словно высеченное из камня лицо озарилось пониманием.
— Ты выдала ей послание Русса? — тихо спросил он.
— Нет, — покачала я головой и, не в силах остановиться, продолжила мотать ею туда-сюда. Зубы клацали, я все крепче и крепче обхватывала себя руками. — Нет, нет, нет.
К женским припадкам его не готовили. Встревоженный Жослен затащил меня в теплый ворох одеял, закутал и, когда я не перестала трястись, обнял меня и принялся покачивать, бормоча что-то утешительное. Он так баюкал меня довольно долго, пока я не успокоилась.
Нет, я не солгала.
Все, чего она хотела, все, что могла предоставить моя предательская плоть, Мелисанда получила. Напуганная до смерти, упавшая духом, одинокая и сломленная, я отдала ей все.
Но не это.
В конце концов она мне даже поверила. Помню, как она прекратила меня терзать и подняла за волосы мою повисшую голову, помню ее прекрасное лицо и безжалостную нежную улыбку. Я охрипла от крика — смогла лишь беззвучно пошевелить губами и взмолиться взглядом.
— Пожалуй, я верю тебе, Федра, — погладила меня по щеке Мелисанда. — Да, верю. Раз так, тебе нужно сказать одно-единственное слово, если хочешь, чтобы все закончилось. Давай же, скажи его.
Если бы я тогда подчинилась и произнесла заветное слово, если бы я тогда сказала свой сигнал, думаю, на том бы она и успокоилась. Поэтому я промолчала.
И пытка продолжилась и длилась долго-долго, бесконечно долго. До полной темноты.
Вспомнив все, я перестала дрожать. Память о тех часах холодным камнем легла мне на сердце. Жослен, наверное, заметил мою неподвижность и, неловко потерев мои плечи, отстранился. Он не стал отодвигаться далеко — здесь у нас не было иной поддержки, кроме друг друга. Я увидела, что он пересиливает озноб, молча стащила с себя одно одеяло и протянула ему. Кассилианец не стал отказываться, а закутался в грубую шерсть и подышал себе на руки.
— Значит, ты не в курсе, что нас может ждать? — наконец спросил он.
Я покачала головой.
— Ну, — решительно произнес Жослен, — посмотрим, что получится выяснить. — Он снова подышал на руки, согревая их, несколько раз стукнул по высокому бортику повозки и крикнул: — Эй! Эй, вы там! Остановитесь! — Доски закряхтели под его нажимом, снаружи донесся перестук копыт и невнятное бормотание. — Остановите повозку, говорю! Выпустите нас!
Доски дрогнули под сокрушительным ударом. Дубина с железной оковкой или по меньшей мере молот. Жослен отдернул руки, наверное, пронзенные болью через дерево. Еще один мощный удар обрушился уже на рогожу над нашими головами, глухо угодив кассилианцу в плечо. Охнув, он откатился в сторону.
— Помалкивайте там, — донесся до нас по-военному четкий командный мужской голос, — или забьем вас, как барсуков в мешке. Ясно?
Жослен скорчился под рогожей лицом вверх, словно пытаясь разглядеть тень оружия над головой.
— Я Жослен Веррей, сын шевалье Мильярда Веррея из Сьоваля, брат ордена кассилианцев, предупреждаю, что вы удерживаете меня против моей воли, — выкрикнул он. — А это, если не знаете, преступное богохульство, караемое смертью!
