было лишь догадываться.
Немного поколебавшись, я откупорила крышку и осторожно капнула себе на ладонь из сияющего бледным светом сосуда. Увы, чуда не произошло: капля обратилась огнем и исчезла в яркой вспышке, оставив после себя резкий свежий запах. Всё это напоминало о визите к старому аптекарю, сгоревшем доме и о том, кем был мой муж на самом деле. О первых днях, проведенных под его защитой, о наших колючих, полных недоверия разговорах и не менее рискованных поступках. Об опасностях, которые мы преодолели лишь потому, что предпочли доверие, пусть и непрочное, подозрительности и страхам. Линаар никогда не был откровенен со мной до конца, но ведь и я тоже умолчала о слишком многом. Мы оба знали, что принадлежим не просто разным сословиям — разным мирам, и что рано или поздно перед нами может стать нешуточный выбор, как поступить дальше.
— Миледи, — в комнату торопливо вошел один из личных посыльных фон Кёллера, — к вам прибыли.
В коридоре послышались громкие шаги, я поспешно сунула пузырек обратно в сумку, подальше от чужих глаз.
— Вики!
Карл, бледный и взволнованный, но совершенно счастливый, влетел в комнату, едва не сбив с ног зазевавшегося слугу. Следом мелькнуло лицо фон Кёллера и еще десятка моих ближайших соратников, не было видно только Макса. Я выпрямилась, чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из груди от волнения.
— Мы победили, Вики, — Карл с радостным смехом подхватив меня в объятия и закружил по комнате. — Мы победили, понимаешь?
Мир качнулся и почему-то поплыл, словно подернутый утренним туманом, и я не сразу осознала, что это из-за слез, бегущих по щекам.
— Барон, — кашлянул сзади фон Кёллер, и Карл, смущенный донельзя, поставил меня на пол, а потом глубоко поклонился и опустился передо мной на одно колено:
— Моя герцогиня, примите мои искренние поздравления: ваш отец оправдан. Специальный трибунал снял с него все обвинения и отменил вынесенный ранее приговор. Бывший король Лидора, Фердинанд, признан виновным в несправедливой смерти брата, подлоге, нарушении собственных клятв, данных перед лицом богов при коронации, а также в ряде менее тяжелых, но несовместимых с королевской честью преступлениях, и приговорен к смертной казни.
— Отныне вы, — добавил фон Кёллер, тоже опускаясь на одно колено, — вновь герцогиня Гвейстер. Примите мои искренние поздравления, а также заверения в вечной верности и дружбе. Приговор будет приведен в исполнение завтра на рассвете, после чего совет рассмотрит вопрос о престолонаследии.
Люди, вошедшие с ними, один за одним опустились передо мной на колено, будто я уже стала их королевой, я же стояла и не могла даже произнести ни слова, только дышала полной грудью, впервые за много месяцев чувствуя себя по-настоящему свободной.
— Можете гордиться собой, мэтр: вам удалось зайти существенно дальше, чем любому из ваших предшественников. Мои поздравления.
Фердинанд не потрудился встать при виде посетителя, вольготно откинувшись в кресле и положив ногу на ногу. Охранник, вошедший в камеру вместе со Штрогге сунулся было к низложенному королю, чтобы заставить того подняться, но наткнулся на холодный взгляд заключенного и невольно отступил. Фердинанд едва заметно усмехнулся.
— Выйди, — равнодушно приказал стражу Штрогге. — И проследи, чтобы нашему разговору не помешали.
— Не положено, — буркнул тот в ответ.
— Мэтр не станет портить вам праздник и не свернет мне шею раньше времени, верно? — Заверил низложенный король. — А я не причиню ему вреда просто потому, что не сумею.
Охранник помедлил, но все же повинуясь кивку Штрогге, вышел. Дверь камеры, если великолепно обставленную, натопленную и довольно просторную комнату можно было назвать этим словом, закрылась с тяжелым глухим стуком: железа и древесины для пленника комендант замка не пожалел.
— Откуда уверенность, что не испорчу? — поинтересовался Макс, подтягивая себе второе кресло и устраиваясь точно напротив Фердинанда.
— Королей убивают на плахе, мэтр, а не в каморках и кладовых. Под рев толпы, молитвы богам и грохот барабанов, окропив кровью ступени, по которым к трону поднимется следующий счастливец. Так устроен наш мир и не нам с вами это менять. Уверен, наша завтрашняя встреча войдет в историю.
— Нет, — Штрогге покачал головой и с удовольствием отметил легкую нотку заинтересованности во взгляде собеседника, — вы умрете не от моей руки.
— Что так?
— Считайте, мне надоело делать грязную работу. Оставлю её другим.
— Ваше право, хотя жаль, это было бы символично, — пожал плечами Фердинанд. — Однако вряд ли вы явились сюда, чтобы поделиться со мной этой новостью. Что вам нужно?
Он выглядел таким надменным и спокойным, будто не собственную смерть обсуждал, а расписание очередного приема.
— Правда.
— Какого рода?
— Вы не могли не понимать, к чему всё идет. Почему не остановились? Почему не позволили мне просто уйти? Это же было в вашей власти. Сними вы печать — я бы просто исчез, а всего этого, — Макс неопределенно кивнул головой на камеру, — не было бы.
— И с какой стати я должен был отпускать на свободу опасное и непредсказуемое чудовище, — неожиданно холодно перебил его Фердинанд, — от которого когда-то клялся защищать не только Лидор, но и весь разумный мир?
— Так не защитили.
— Почему же? Вы все еще здесь, и все еще скованы печатью. Как только корона ляжет на новую голову, всё вернется на свои места.
Штрогге промолчал, неотрывно глядя в темные и непроницаемые глаза собеседника. Фердинанд чуть наклонился вперед и произнес вкрадчиво:
— Неужели вы всерьез надеетесь, что она вас отпустит? Позволит уйти? Мэтр, вы всегда казались мне человеком, трезво смотрящим на жизнь, не разочаровывайте меня сейчас.
— Вы плохо её знаете.
— Это вы до сих пор не поняли с кем имеете дело. Сюзанна — моя плоть и кровь, она росла у меня на глазах, впитывая знания о том, как управлять миром, с легкостью цветка, впитывающего солнечный свет. Скажите, насколько вы с ней близки? Я не про пару жарких ночей и жалостливых разговоров, а про настоящее доверие и искренность. Можете ли вы поклясться, что она всегда и во всем откровенна с вами? Нет? Я так и думал. — Он удовлетворенно откинулся на спинку кресла. — Вы никогда не станете своим ни для нее, ни для людей, которые её окружают. Вы пугаете их, вы — угроза привычному
