— Нет. Сегодня мне придется рискнуть жизнью, чтобы спасти своих людей. — Роман прижался лбом к деревянной перегородке. — Но я не уверен, что Добро восторжествует над Злом, да и кто я такой, чтобы считать себя олицетворением Добра? Господь отвернулся от меня, так что, возможно, мною движет Зло…
— Но почему ты решил, что Господь отвернулся от тебя?
— Однажды, много лет назад, я решил, что мне под силу спасти целую деревню. Но я поддался греху гордыни, и душу мою поглотил мрак. С тех пор я так и живу во мраке.
Старик священник снова кашлянул и смущенно заерзал на стуле. Роман вздохнул. Ему даже стало жалко старика — небось гадает сейчас, как отнестись к этой странной истории.
— Прошу прощения, сын мой, правильно ли я тебя понял? — вдруг услышал Роман слабый старческий голос. — Ты сказал, что в первый раз, когда стремился спасти своих людей, был уверен в победе. Это так?
— Да, святой отец. В своей гордыне я уже заранее считал себя победителем.
— Значит, ты считал что ничем не рискуешь. А сегодня? Сегодня ты тоже уверен в победе?
Роман растерянно посмотрел в темноту.
— Нет, святой отец. Сегодня я не уверен даже, останусь ли в живых.
— Тогда почему ты так рискуешь? — спросил священник.
Роман вдруг почувствовал, как к глазам подступили слезы.
— Просто я не могу позволить, чтобы погиб кто-то из моих людей, — хрипло пробормотал он. — Я… я их люблю. Я боюсь за них.
Слышно было, как священник за перегородкой глубоко вздохнул.
— Вот тебе и ответ, сын мой. Сегодня ты делаешь это не из гордыни, а из любви к ближнему своему. Любовь к ближнему угодна Господу, и значит, он не отвернулся от тебя.
По губам Романа скользнула горькая усмешка.
— Вы ошибаетесь, святой отец. Вы не знаете, сколь велики совершенные мною грехи, — пробормотал он.
— Нет, это ты ошибаешься, сын мой. Возможно, ты не понимаешь, сколь велико милосердие Господне, — твердо сказал старик.
Одинокая слезинка скатилась по щеке Романа.
— Как бы я хотел поверить вам, святой отец, — с отчаянием прошептал он. — Но я столько лет творил зло! Думаю, надеяться на прощение Господне мне уже поздно.
Старик наклонился так близко к перегородке, что Роман почувствовал его дыхание у себя на щеке.
— Для того, кто искренне раскаивается, надеяться никогда не поздно, сын мой. Сегодня ночью я буду молиться за тебя.
Время только-только перевалило за полночь, когда в кармане Остина зажужжал и завибрировал телефон. Судя по почтительному тону и по тем взглядам, которые Остин украдкой бросал на нее, Шанна догадалась, что звонит отец. Она совсем забыла о нем. Весь вечер ей не давала покоя мысль о возможной войне между вампирами. Шанна несколько раз пыталась мысленно связаться с Романом, но у нее ничего не вышло.
— Понимаю, сэр. — Остин передал телефон Шанне. — Отец желает с тобой поговорить.
Шанна поднесла телефон к уху.
— Папа, это ты?
— Шанна, наверное, тебе стоит знать, что происходит. Мы поставили телефон Петровского на прослушку. И вот сегодня стали свидетелями его разговора с Драганешти.
У Шанны перехватило дыхание.
— О чем они говорили? Неужели объявили друг другу войну?
— Похоже, Драганешти готов это сделать. Он сказал, что ему удалось собрать больше двухсот воинов. Петровский весь вечер висел на телефоне, обзванивал своих приверженцев, приказывал им всем собраться. Наскреб от силы полсотни.
Шанну захлестнула волна невероятного облегчения.
— Значит, армия, которую собрал Роман, в несколько раз больше! — Шанна с трудом удержалась, чтобы не запрыгать от радости.
— Рано радуешься, — перебил ее отец. — Видишь ли, Драганешти предложил Петровскому сделку. Они встречаются в Центральном парке, один на один. Вместо войны — смертельный поединок.
Ноги у Шанны вмиг стали ватными.
— Что?! — не веря собственный ушам, крикнула она.
— Ты не ослышалась. Они встречаются в два часа ночи на Ист-Грин. Драться будут на серебряных мечах до смерти одного из соперников.
Шанна хватала воздух вмиг пересохшими губами. Роман вызвал Петровского на дуэль?!
— Это… это неправда! Мы обязаны их остановить!
— Не думаю, что мы можем что-то сделать, милая, — вздохнул отец. — Но, признаюсь честно, это начинает меня беспокоить. Насколько нам известно, Драганешти собирается прийти один. Зато Петровский, похоже, приведет с собой целую армию.
— О Господи… — выдохнула Шанна.
— Пока мы слушали, у нас понемногу создалось впечатление, что члены клана Драганешти понятия не имеют, где состоится поединок. Значит, они не смогут прийти ему не помощь. Знаешь, а мне даже немного жаль, что так складывается. Чертовски смахивает на убийство.
Шанна торопливо прокрутила в голове услышанное. Итак, два часа ночи, Ист-Грин, Центральный парк. Нужно как-то сообщить об этом шотландцам… только как?
— Ну все, милая, мне пора бежать. Просто хотел услышать твой голос. Пока.
— Пока. — Шанна, стиснув в руке трубку, подняла глаза на Остина и Алиссу. — Мне нужно позвонить.
Алисса встала.
— Боюсь, это невозможно, Шанна, — с сожалением проговорила она.
— Да пусть звонит! — буркнул Остин. — Что тут такого? В конце концов, даже преступники имеют право на один телефонный звонок.
Алисса обернулась:
— Да ты, никак, спятил!
— Ничуть. — Остин бросил на нее многозначительный взгляд.
Шанна поспешно набрала номер городского телефона Романа. Конечно, все это выглядит на редкость странно. Сначала этот звонок отца, сообщение об угрожающей Роману опасности, потом неожиданная доброта Остина, позволившего воспользоваться телефоном. В другое время Шанна подумала бы, что это неспроста. Но сейчас нужно было спасать Романа.
— Слушаю. Кто говорит?
— Коннор, это ты?
— Угу. Ты, что ли, Шанна? Ну и заставила же ты нас поволноваться, девочка!
— Слушай, ты умеешь пользоваться телефоном… ну, сам знаешь для чего?
— Телепортироваться, что ли? А то как же! Где ты?
— В номере отеля. Продолжаем разговаривать. Поторопись, хорошо? — Шанна покосилась на Алиссу и Остина. — Тут, кроме меня, еще двое, но не думаю, чтобы это стало…
Внезапно по комнате словно прошел небольшой вихрь, и у нее за спиной прямо из воздуха материализовался Коннор.
— Будь я проклят! — Остин, поперхнувшись от удивления, сорвался с кровати.
— Извините за вторжение. — Коннор отобрал у Шанны телефон. — Йен, ты меня слышишь?
— Смотри, на нем килт! — с замиранием прошептала Алисса. — Шотландский горец!
