Она снизу вверх посмотрела на его тяжелый подбородок, на глаза, устремленные в неведомые дали.
— А как ты попал сюда? Так же как я, через туман? Где и как это случилось?
Он ответил не сразу, и голос его изменился, став глуше и тише.
— Я был тогда в замке на горе, который сам построил, один. Вокруг на сотни стадий простирались горы, и никто не мешал мне работать. Себе в помощники я похитил нескольких человек из дальнего селения, приручил их и заставил исполнять черную работу. Они считали меня богом, вроде Зевса-громовержца, — в моих опытах постоянно что-то блистало и взрывалось… Бывало, я месяцами не раскрывал рта, а рабы исполняли мои мысленные приказы. Я был счастлив тогда.
Алекос замолчал, притянул Евгению еще ближе. Она положила руку на его мерно вздымающуюся, твердую как камень грудь.
— Однажды ночью в моем окне возник свет. Свет, от которого я давно отвык, будто звезда приблизилась к замку. Я увидел в комнате их и ощутил забытый восторг, как в детстве, когда они еще были ко мне добры.
— Кто — они?
— Те, кому многие тысячелетия молятся люди, забывая и искажая их подлинный облик. Ты не видала их? Очень высокие, много выше нас, дивные… Они смотрят мудрыми глазами и молчат, а ты слышишь их голоса внутри. Они разговаривали со мной, как я со своими рабами. Они сказали, что я в своей гордыне перешел все пределы, отведенные человеку на этой земле, и покусился на тайны, которые еще надолго должны остаться недоступны его пониманию. Поэтому, сказали они, было решено, что я продолжу свое дело в другом месте. Именно так сказали, не больше, не меньше. И вызвали туман. Я провалился в тот мир, который ты называешь иным, а очнулся от холода и воя волков, посреди заснеженной степи… Я пытался согреться, но внутри не было энергии. Хотел подняться в воздух, но не смог… Не почуял даже людей, что шли ко мне целый час по открытой равнине.
В комнате долго висела тишина, тяжелая как тучи. Наконец Евгения пошевелилась, подняла голову с его груди.
— Ты оказался человеком, одиноким в незнакомом мире. Но очень скоро ты стал первым здесь. Думаешь, они этого от тебя хотели?
Алекос раздраженно передернул плечами.
— Правила их игры мне известны, но я давным-давно отказался в ней участвовать. Все равно, чего они от меня ждут. Хотя, конечно, они не оставили выбора: только став главным здесь, я смог вернуться к своим прошлым занятиям. Власть, войны, богатство — это лишь способ достижения цели, а цель — знание.
— Возможно, именно этого они и не хотят!
— Если они читали в моей душе, то поняли, что остановить меня даже им не удастся. Я хочу воплотить все то, о чем ты рассказываешь, что в нашем с тобой мире появилось лишь через две тысячи лет. Я знаю, что могу это сделать.
— Мой мир для тебя — лишь площадка для опытов.
— Таких миров много, — засмеялся он. — Испортим один — найдем другой. И в конце концов сделаем какой-то из них красивым и счастливым!
Она тоже засмеялась — невесело, тревожно.
— Но тебе нужен наследник. Рано или поздно ты отсюда уйдешь, и кто после тебя останется?
— Ни в коем случае! Я рад, что не могу иметь детей. Сама подумай, появление наследника будет означать, что всего лет через сорок мне придется передать ему власть. К этому времени я не осуществлю и половины своих планов, а новый правитель, не имеющий моего опыта, развалит все в несколько лет. А несколько детей — еще хуже, это обязательные склоки и новые войны. Нет, об этом и речи быть не может!
29
Обычно Алекос просыпался и уходил задолго до рассвета, но сегодня слугам пришлось их будить. Они заснули всего пару часов назад. Их поединки в постели бывали подчас не менее неистовы и беспощадны, чем первая встреча, но здесь он нередко позволял ей одержать над собой верх и сейчас спал, совершенно измотанный.
Лела поскреблась в дверь, шепотом позвала:
— Госпожа! Госпожа Евгения!
Евгения с трудом приподняла голову с подушки.
— Уже восемь часов! Господин Бахтир говорит, в половине девятого у государя прощальный завтрак с островитянами!
Дверь закрылась. Евгения повернулась к Алекосу, погладила по заросшему светлой щетиной подбородку. Он открыл глаза.
— Через полчаса у тебя завтрак с островитянами.
Одеваясь, он сказал:
— Вот что я еще подумал. Помнишь нашу идею с ученым конгрессом? Затея эффективная, если правильно взяться за дело. Нашелся человек, готовый приняться за организацию этого собрания. Однако надежды на него у меня нет. Займись-ка конгрессом сама.
— Я? — изумилась она. — Как я могу?..
— Будет тебе серьезное занятие вместо того, чтобы лечить глупых женщин и сплетничать обо мне с Айнис. Ну, счастливо.
Он ушел. Евгения недоуменно посмотрела на закрывшуюся дверь, откинула с лица спутавшиеся локоны, пожала плечами.
Она подумала, что Алекос неудачно пошутил, однако уже через несколько часов прибежал помощник Бахтира с просьбой прийти в дворцовую канцелярию. Там Евгению встретил молодой Тирнен, тот, что занимался подготовкой к конгрессу. Она впервые услышала об этом.
— Царь хочет дать вас мне в помощницы, — без обиняков сказал Тирнен. — У меня, честно говоря, и на основной работе хлопот невпроворот, а такое крупное дело в одиночку просто не осилить. Поэтому я считаю, надо нам с вами действовать вместе. Составим план, подготовим смету и начнем работать. Моя помощь вам необходима, поскольку формально все будет организовываться по моему распоряжению. Но и вы мне очень нужны, госпожа. С этим собранием ученых людей столько трудностей и непонятностей на каждом шагу, что у меня голова кругом! А вы ведь уже делали что-то подобное в Ианте, да и вообще у вас управленческий опыт побольше моего. Поможем же друг другу, — говорил он с кокетливой улыбкой молодости, сознающей свое обаяние.
— Все это хорошо, и я готова вам помочь, — ответила Евгения. — Но есть одна трудность: я сама. У меня нет никакой должности. В каком качестве я буду организовывать конгресс? Меня же никто не станет слушаться!
Тирнен лишь отмахнулся.
— Великий царь изволил повелеть, чтобы этим занялись вы. А больше ничего не требуется! Распоряжайтесь.
Евгении это не очень понравилось, но выбора у нее не было, и в любом случае она была довольна, что наконец появилось настоящее дело.
Идею с конгрессом в ту ночь она предложила Алекосу спонтанно, просто потому, что вдруг вспомнила это слово. Сейчас же проведение такого мероприятия казалось ей само собой разумеющимся. Без угрызений совести удалось отмахнуться от мысли, что когда-то она сознательно запретила себе влиять на матагальпийскую науку. Признав победу своего соперника, Евгения тем самым признала его право изменять жизнь и мировоззрение людей, как он посчитает нужным. Если Алекос полагает, что Матагальпе пора шагнуть в двадцатый век, она поможет ему. Да, их взгляды во многом не совпадают, и ей бы не хотелось, чтобы Матакрус стал подобием промышленной Европы… Но как она может тому помешать?! У нее нет такой власти. Зато есть, оказывается, очень важное — влияние на Алекоса. Он прислушался к ее мнению, готов осуществить ее предложение и — о чудо! — доверил ей эту работу! Если она справится, его доверие возрастет. И тогда можно будет надеяться, что будущее они создадут вместе!
В любом случае перемены уже не остановить. Не остановить, пока Алекос здесь, в Матагальпе.
Теперь Евгения видела все свои ошибки. Прожив несколько месяцев в Шурнапале, рядом со своим бывшим врагом, она осознала, насколько оказалась беспечна. Ей следовало всерьез обеспокоиться сразу же, как только Бронк назвал нового шедизского царя — олуди! Нужно было вернуться в тот, второй мир, чтобы он дал ей силы летать и быть невидимой в этом мире. Тогда она тайком отправилась бы в Этаку. Увидела Алекоса, прочла его мысли и убедилась, что он опасен. Убила бы его. Да, его нужно было убить в первые же месяцы после взятия Этаки! Забыть о честности, в которой воспитали ее иантийцы, о доброте… о чем там положено помнить благородным людям? Он был как плесень, грозящая задушить выращенный ею цветущий сад. Как пущенная в карповый пруд щука. Нет, больше — он был словно метеорит, способный разрушить все по обе стороны гор! Его следовало любой ценой остановить на подлете! И сколько было способов это сделать! Убить его своими руками. Если б не хватило на это воли — усыпить и выкинуть в океан в сотне тсанов от берега. Ради такой угрозы стоило даже отправиться в океан самой, найти другую землю, пусть даже в десятке тысяч тсанов от Матагальпы, и перенести Алекоса туда. Пусть бы завоевывал другие континенты!
