Завеса, отделявшая их двоих от остальных, была достаточно тонкой, поэтому своими хоть и разноцветными, но очень зоркими глазами, он видел все, что происходило по другую сторону. А также всех. И, когда та цыпочка опустилась перед ним на колени, он повернул голову и посмотрел на … Блэя.
Влажный рот, который он трахал, внезапно из чужого превратился в рот его лучшего друга, и это превратило обычный секс во что-то огненное.
Во что-то значимое.
Во что-то грубое и эротичное, вроде потеряй-свою-душу.
Именно поэтому Куин поднял ее, развернул и овладел сзади. За исключением времени, когда он погружался в фантазии, он осознавал, что Блэй наблюдает за ним… и это меняло все. Ему пришлось напомнить себе, кого он трахал — именно поэтому он развернул голову девушки и заставил себя посмотреть ей в глаза.
Он не кончил.
Когда она кончила, он сымитировал…, и правда в том, что когда он посмотрел ей в лицо, эрекция начала спадать. Только благодаря этой позе она не раскусила блеф, так как была настолько мокрой, что хватило на обоих… и кроме того, он поступил как профи, навалившись на нее всем телом, словно был полностью удовлетворен, после чего спрятал член в штаны.
Но все это было ложью.
Сколько женщин, которых он трахнул, сказали ты-самое-незабываемое-что-я-когда-либо-встречала? Сотни. Сотни сотен… и это учитывая, что его секс марафон длился всего полтора года. Все дело в том, что проводя время в ЗироСам и цепляя по три-четыре цыпочки, можно было без труда увеличить эти цифры.
Конечно же, большинство этих ночей были с Блэем, он и его приятель «имели» женщин вместе.
Они были странной парочкой, один трахал — другой наблюдал. И удивлялся. Ну и, может быть, онанировал время от времени, когда воспоминания становились слишком яркими.
По крайней мере, Куина все устраивало.
Однако, все закончилось, когда Блэй осознал, что он гей и влюблен.
Куин не одобрял его выбор. Нисколько. Такой парень как Блэйлок заслуживал кого-то лучше, намного лучше.
И все вышло так, как и должно было выйти. Сакстон был достойным выбором, это точно.
Ублюдок.
Глядя в зеркало над раковиной, Куин не видел отражения, потому что было совершенно темно, как в ванной, так и в спальне. Было совсем даже неплохо не видеть себя.
Потому что вся его жизнь — сплошная ложь, и в те редкие моменты, такие как этот, он понимал это с такой ясностью, что живот сводило судорогой.
Его планы на жизнь… о, его великие планы.
Вполне «обычные» планы на будущее.
Подразумевающие женщину, которую он полюбит, а не отношения с мужчиной.
Дело в том, что мужчины, подобные ему, мужчины с какими-нибудь отклонениями… как, скажем один глаз голубой, а другой зеленый… презирались аристократией, потому что якобы свидетельствовали о генетическом отклонении, неполноценности. Они скрывали свою тайну, стыдились сами себя. Он годами наблюдал, как постоянно превозносят его брата с сестрой, в то время как каждый, кто пересекался с ним, считал своим долгом совершить ритуал защиты от сглаза.
Его собственный отец ненавидел его.
Поэтому не нужен психолог с дипломом на стене, чтобы понять, что он просто хотел быть как «все». И остепениться с достойной женщиной, надеясь, что смог бы найти такую, которая согласилась бы связаться с генетическим «уродом». Это было крайне важным условием в его видении счастья.
Он понимал, что если сойдется с Блэем, этого не случится.
И также понимал, что все сведется к одному траху, а он никогда не поступит так с ним.
Не то, чтобы Братья были против гомосексуалистов. Черт, они нормально относились к этому. Вишес был с мужчинами, и никто даже глазом не моргнул, не осудил и не забеспокоился. Он был просто их Братом, Ви. А Куин то и дело пересекал черту, насмехаясь над всем этим «геевским дерьмом», а они все знали об этом и им было по барабану.
Но глимеру это все же беспокоило.
И его чертовски раздражало, что он до сих пор не выбил дерьмо из этих выродков. Со смертью его семьи, вся аристократия рассеялась по Восточному Побережью, но это не означало, что он больше не сталкивался с ними. Ему слишком долго пришлось терпеть их презрение, чтобы он мог просто не обращать на них внимание.
Какая ирония. Снаружи — терминатор. А внутри? Слабак.
Внезапно, ему захотелось разбить зеркало, хотя все, что оно показывало — большая тень.
— Господин?
Он зажмурился, в темноте.
Черт, он забыл, что Лейла все еще была в постели.
За неимением точной информации о местонахождении дома Хекс материализовалась в лесистой местности за пределами трассы 149 и полагаясь на вое обоняние, стала определять в каком направлении двигаться дальше. Уловив в северном направлении ветра легкое дуновение детской присыпки, она пошла на запах, переносясь на сто ярдов через грязные, скошенные, продуваемые зимними ветрами и занесенные снегом кукурузные поля.
Весенний воздух покалывал в носу, солнечный свет согревал лицо, пока кожу не обдавало порывом ветра. Все вокруг — голые деревья с ореолами ярко-зеленого, спрятавшегося в набухших почках — ожидало наступление теплых деньков.
Прекрасный день.
Для смертельного развлечения.
Когда запах лессеров стал единственным, что можно было почувствовать, она обнажила один из клинков, выданных ей Вишесом, и поняла, что находилась уже совсем близко, так что могла…
Хекс приняла форму у ближайшего ряда кленов и замерла, как вкопанная.
— О… черт.
Это был не белый фермерский домик, в который можно было написать домой маме, а какая-то ветхая развалюха, окруженная кольцом сосен и кустов у кукурузного поля. Хотя, газон здесь был вполне ничего.
В противном случае у пяти полицейских машин, бок к боку припаркованных у парадного входа было бы не достаточно пространства, чтобы открыть двери.
Замаскировавшись, используя сущность симпата, она прокралась к окну и заглянула внутрь.
Как раз вовремя. Она застала момент, когда полиция Колдвелла только вошла в этот убогий сарай.
Да, не сказать, что у них не было на то веского основания. Дом выглядел так, словно его искупали в человеческой крови. Фактически нацарапано «смотри». Этим дерьмом было покрыто все и вся, и она даже почувствовала медный привкус на языке, хотя и находилась на свежем воздухе.
Словно внутри находился детский бассейн Майкла Майерса[73].
Человеческие полицейские ходили по гостиной и столовой, с особой осторожностью прокладывая себе путь не только из-за нахождения на месте преступления, но и не желая замарать этим дерьмом свои брюки.
