Подала голос и умолкла, только чтобы оповестить меня о своем присутствии.
Внезапно перебранка с полицейскими показалась мне не такой уж и блестящей перспективой.
Я притормозила у обочины. Вытащила из сумочки права, из бардачка — свидетельство о регистрации машины. Опустила стекло.
Когда полицейский подошел к моему окну, я увидела, что на нем коричневая форма и большая, странного вида шляпа; значит, передо мной представитель полиции штата, а не округа. Полиция штата никогда не разменивалась на предупреждения.
Я вляпалась по-крупному.
Он посветил мне в лицо фонариком. Я поморщилась и отвернулась, чтобы он выключил его.
— Добрый вечер, мисс, Ваши права и свидетельство о регистрации, пожалуйста. — Вид у него был слегка раздраженный. — Вы видели, что я еду за вами?
— Ну да, надо полагать, раз я остановилась.
Офицер улыбнулся невесело, как иногда улыбался отец, когда разговаривал по телефону, и не глядя, взял у меня права и свидетельство.
— Я ехал за вами полторы мили.
— Я задумалась, — сказала я.
— Так вести себя на дороге нельзя. Здесь ограничение скорости — пятьдесят пять миль, — произнес полицейский. — Я выпишу вам повестку в суд за езду со скоростью семьдесят три мили в час. Сейчас вернусь. Пожалуйста, никуда не уезжайте.
Он отошел к своей машине. Я не стала закрывать окно, хотя вокруг зеркал заднего вида, в которых отражались полицейские фары, уже начинала роиться мошкара. Я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, представляя, что скажет отец. Меня посадят под домашний арест. Отберут кредитку. Лишат мобильника. В арсенале моих родителей были все пыточные орудия, которые они изобрели еще в Калифорнии. Теперь можно не ломать голову, ехать мне к Сэму с Коулом еще раз или нет, ведь остаток учебного года я проведу взаперти.
— Мисс?
Я открыла глаза и распрямилась. Полицейский снова стоял перед моим окном с правами и свидетельством о регистрации в руке и штрафной книжкой.
Тон его совершенно изменился.
— Ваши права выданы на имя Изабел Калперер. Вы имеете какое-то отношение к Томасу Калпереру?
— Это мой отец.
Полицейский забарабанил ручкой но штрафной книжке.
— Понятно, — протянул он, возвращая мне документы. — Так я и думал. — Вы ехали слишком быстро, мисс. Чтобы такого больше не повторялось.
Я уставилась на свои права. Потом на него.
— А как же…
Полицейский козырнул мне.
— Желаю благополучно добраться до дома, мисс Калперер.
Я чувствовал себя генералом. Большую часть ночи я просидел без сна над картами, пытаясь выработать стратегию борьбы с Коулом. Используя в качестве крепости компьютерное кресло Бека, я покачивался вперед-назад и время от времени делал в старом ежедневнике Бека пометки для потенциального диалога с Коулом, а для вдохновения раскладывал пасьянс. Если пасьянс сойдется, я объявлю Коулу правила, которые ему придется соблюдать, если он хочет и дальше жить в этом доме. Если не сойдется, не стану ничего ему говорить и посмотрю, как будут развиваться события. Чем дальше, тем более замысловатые правила я для себя придумывал: если пасьянс сойдется, но на это уйдет больше двух минут, я напишу Коулу записку и приколю к двери его комнаты. Если сойдется и первым выйдет король червей, я позвоню ему с работы и зачитаю список правил.
Между пасьянсами я проговаривал про себя фразы. Должны же где-то найтись слова, которые донесли бы до Коула мое отношение, но не показались бы покровительственными. Слова, которые прозвучали бы вежливо, но непреклонно. Вот только где искать это самое «где-то», я не представлял.
Время от времени я на цыпочках пробирался из кабинета Бека по темному коридору к дверям в гостиную и стоял на пороге, глядя на спящего после приступа Коула, пока не убеждался, что тот дышит. Тогда досада и гнев гнали меня обратно, в кабинет Бека, продолжать строить бесполезные планы.
Глаза уже слезились от усталости, но спать было нельзя. Если проснется Коул, я смогу с ним поговорить. Раз уж у меня только что сошелся пасьянс. А то он проснется, а я не поговорю с ним прямо сразу. Я сам не знал, почему так важно было поговорить с ним именно после того, как он проснется, но тем не менее не мог позволить себе пропустить его пробуждение.
Когда зазвонил телефон, я так вздрогнул, что кресло крутанулось в сторону. Я позволил ему описать полный круг и лишь потом с опаской поднял трубку.
— Алло?
— Сэм, — сказала Изабел сухим отрывистым тоном. — Есть минутка поболтать?
Поболтать. Я люто ненавидел болтать по телефону. Телефон не рассчитан на паузы, молчание, вздохи. Или говоришь — или нет, а для меня это неестественно.
— Да, — ответил я осторожно.
— У меня не было возможности сказать тебе это раньше, — начала Изабел все с теми же резкими, чеканными интонациями сборщика долгов. — Мой отец встречается с конгрессменом на предмет исключения волков из перечня охраняемых видов животных. Так что жди вертолеты и снайперов.
Я ничего не ответил. Это было совершенно не то, что я ожидал от нее услышать. Кресло по инерции снова повело по кругу, и я позволил ему сделать еще один оборот. Глаза резало так, как будто кто-то решил замариновать их прямо в моем черепе. Интересно, Коул проснулся? И вообще, он там дышит? Мне вспомнился маленький мальчик в шерстяной шапочке, загнанный в сугроб волками. А потом подумалось: Грейс, должно быть, сейчас уже совсем далеко.
— Сэм. Ты меня слышал?
— Вертолеты, — сказал я. — Снайперы. Да.
— Представь себе Грейс, застреленную в голову с расстояния в три сотни ярдов, — произнесла она холодно.
Ее слова меня зацепили, но как-то отстраненно, как цепляет чужая, гипотетическая беда, вроде репортажа об очередной трагедии в новостях.
— Изабел, — сказал я. — Чего ты от меня хочешь?
— Чего и всегда, — отрезала она. — Чтобы ты что-нибудь сделал.
Мною вдруг завладела такая тоска по Грейс, какой я не испытывал за все эти два месяца. Мне так ее не хватало, что у меня перехватило дыхание, как будто ее отсутствие было чем-то физически застрявшим в горле. Нет, ее присутствие не решило бы никаких проблем и не вынудило Изабел оставить меня в покое. Просто, будь Грейс здесь, она ответила бы на этот вопрос по-другому. Она поняла бы, что, спрашивая, я вовсе не нуждаюсь в ответе. Она велела бы мне иди спать, и я заснул бы как миленький. И тогда этот кошмарный нескончаемый день наконец кончился бы, а наутро, проснувшись, я увидел бы все в ином, менее мрачном свете. С тех пор как я перестал спать ночами, поговорка «утро вечера мудренее» больше не была для меня верной.
