Он также сомневался, что ей стоит доверять.
Все это было так... непонятно. Слишком всё совпало. Чрезвычайно неожиданно и чересчур нереально.
Дэниел вновь вернулся к реальности, точнее, к нереальности происходящего. Его разум и сердце бились над проблемой весь последний час или около того, пока Серай спала, но ему так и не удалось найти решение. Квинн и Джек уж точно существовали на самом деле. Дэниел не знал, сердиться или смеяться, вспоминая, как Джек перевернулся кверху пузом, подобно смирному котенку, которого наказала мать. Если бы Джек причинил Серай вред, Дэниел разорвал бы его на мелкие меховые клочки. Медленно.
Но Серай не нуждалась в его помощи. Саблезубый тигр – еще кое-что из разряда невозможного. Дэниел знал, что атлантийка обладала магией и в детстве, но что б такое? И вновь он мысленно споткнулся о парадокс. Нет, не в детстве. Тогда, как и сейчас, она была женщиной. Он познакомился с ней почти в канун ее двадцатипятилетия. Важный возраст в культуре Атлантиды. Эта дата свидетельствовала, что женщина достаточно взрослая, чтобы принять ухаживания. И выйти замуж.
Дэниел строил планы на этот день рождения. Делал наброски украшения, которое хотел выковать для любимой из самого восхитительного атлантийского металла, орихалкума. Этот металл походил на медь с вкраплениями серебра, ковкий и пластичный, при этом крепче стали. Дэниел хотел создать кулон, который отразил бы красоту и изящество Серай, но все, что получалось, казалось ему недостаточно хорошим. Недостаточно элегантным.
В конце концов, он был подмастерьем кузнеца, а не ювелира.
Серай снова скинула одеяло, и Дэниел, поддавшись порыву, мягко уложил любимую к себе на колени. Он хотел – нет, ему было необходимо – вновь держать ее в объятиях. Чтобы доказать себе, что она настоящая. Мягкое тепло тела опровергало мысль о призрачности Серай. Дэниелу пришлось сдерживать себя, чтобы не стиснуть ее слишком сильно и не перекрыть ей кислород. Принцесса шевельнулась, но не проснулась.
Ее окутывал аромат океана, более утонченный и более совершенный, чем любые духи. Она пахла солнцем, соленой водой и надеждой. Надеждой, что у Дэниела есть будущее, которое можно провести не только со своими верными и преданными компаньонами, сопровождавшими его последнее тысячелетие: одиночеством и отчаянием. Поиски искупления не способны согреть мужчину ночью, ни его тело, ни сердце, ни душу.
Но Серай для него все. Если только она сможет его простить.
Если только он сможет доверять ей.
Если только он способен поверить в реальность. Дэниел стиснул ее в объятиях, как будто одной лишь силой можно удержать лунный свет.
Серай раскрыла глаза и испуганно взглянула на Дэниела, словно все забыла или, напротив, вспомнила слишком многое. Она начала говорить, но внезапно ее тело содрогнулось в конвульсии и выгнулось в его руках, а голова почти впечаталась в его подбородок, прежде чем вампир успел уклониться. Серай закричала так громко и пронзительно, что двое из охранников Квинн ворвались в комнату с оружием наперевес.
– Это всего лишь кошмар, – прикрикнул на них Дэниел. – Оставайтесь снаружи.
– Ничего себе кошмар, – заметил один из них.
Но охранники вышли, и это все, что заботило Дэниела. Пока Серай глотала воздух, вампир раскачивался взад и вперед, убаюкивая и пытаясь понять, что могло бы успокоить ее или разбудить. Что заставило бы Серай прекратить кричать так, словно она умирает.
Мир может не пережить встречу с чудовищем, в которое он превратится, если Серай вновь оставит его.
– Дэниел?
Принцесса взглянула на него огромными глазами цвета океанской синевы, глазами, в которых можно утонуть, и вампир понял, что пропал.
– Почему ты оставил меня? Что на самом деле произошло в тот день?
– Почему бы нам не поговорить о недавних событиях? Например, о том, что случилось только что? Кто или что такое «Император», и почему он так на тебя влияет?
Вампир заставил себя отпустить принцессу, и та отстранилась от него и села на тюфяке, прислонившись к стене.
Серай глубоко дышала, и Дэниел пытался не думать о том интересном, что хотел бы проделать с ее грудью, скрытой под тонким платьем. Но, дьявол, он всего лишь мужчина. Вампир – да, маг – было дело, политик – это уже в прошлом, но прежде всего, он – мужчина, наедине с настоящей красавицей.
– «Император» – это драгоценный камень из трезубца Посейдона, – наконец сказала принцесса, отдышавшись. – Один из семи, которые атлантийцы давным-давно рассеяли по всему миру, когда Атлантида ушла под воду.
– Зачем? И кому хватило яиц украсть драгоценности у морского бога?
– Грубить необязательно, – сказала Серай, и Дэниел был заинтригован румянцем, вспыхнувшем на ее щеках и видимом даже при свете камина.
Серай краснеет. Ей одиннадцать тысяч лет, а она все еще невинна. Сладострастные образы, разыгравшиеся в его мозгу при виде красавицы в свете огня, были смыты волной стыда. Она растеряна, в беде, ранена.
Серай заверила его, что девственна, и хотя часть его существа была примитивно, до одури рада, что ни один мужчина не касался ее, бремя этой новости отрезвило Дэниела. Она – девственная атлантийская принцесса, а он – монстр. В реальной жизни у Красавицы и Чудовища не может быть общего счастливого конца. Он знал это лучше всех других чудовищ.
– Посейдон дал атлантийцам свой трезубец, чтобы мы смогли избежать войны на поверхности. Думаю, это была временная мера. Но шли года, века и тысячелетия, и сведения о том, где спрятаны сокровища, не говоря уж о том, куда их перевезли с тех пор, были утеряны.
Дэниел поднялся на ноги и принялся ходить кругами, стараясь отдалиться от нее.
– Какое отношение это имеет к тебе? Понимаю, что в глобальном смысле Атлантиде требуются все камни, чтобы подняться на поверхность. Но почему «Император» причиняет тебе боль?
– У этого самоцвета есть особая власть. На самом деле, все драгоценные камни могут одарить силой. Но одна из способностей «Императора» – поддерживать атлантийцев в анабиозе через связующий камень.
Дэниел слышал и более странные вещи. Он кивнул, побуждая ее продолжать.
Серай пожала плечами.
– Я не слишком разбираюсь в самом процессе, если ты об этом. Кто знает, как работает магия? Мне известна лишь интересная аналогия, которую использовал один из жрецов несколько тысяч лет назад. Он сравнивал «Император» с крупной рекой, вроде Нила. Оба поддерживают жизнь. И подобно тому, как Нил вытекает из берегов, чтобы оросить Египет, раз в году «Император» наполнял наши головы информацией, чтобы проснувшись, мы не стали устаревшими и бесполезными, не знающими, как изменились мир и Атлантида за время нашего... отсутствия.
